– Павел Васильич, там какая-то дама пришла, вас спрашивает, – доложил Лука. – Уж целый час дожидается...
Павел Васильевич только что позавтракал. Услыхав о даме, он поморщился и сказал:
– Ну ее к черту! Скажи, что я занят.
– Она, Павел Васильич, уже пять раз приходила. Говорит, что очень нужно вас видеть... Чуть не плачет.
– Гм... Ну, ладно, проси ее в кабинет.
Павел Васильевич не спеша надел сюртук, взял в одну руку перо, в другую – книгу и, делая вид, что он очень занят, пошел в кабинет. Там уже ждала его гостья – большая полная дама с красным, мясистым лицом и в очках, на вид весьма почтенная и одетая больше чем прилично (на ней был турнюр с четырьмя перехватами и высокая шляпка с рыжей птицей). Увидев хозяина, она закатила под лоб глаза и сложила молитвенно руки.
– Вы, конечно, не помните меня, – начала она высоким мужским тенором, заметно волнуясь. – Я... я имела удовольствие познакомиться с вами у Хруцких... Я – Мурашкина...
– А-а-а... мм... Садитесь! Чем могу быть полезен?
– Видите ли, я... я... – продолжала дама, садясь и еще более волнуясь. – Вы меня не помните... Я – Мурашкина... Видите ли, я большая поклонница вашего таланта и всегда с наслаждением читаю ваши статьи... Не подумайте, что я льщу, – избави бог, – я воздаю только должное... Всегда, всегда вас читаю! Отчасти я сама не чужда авторства, то есть, конечно... я не смею называть себя писательницей, но... все-таки и моя капля меда есть в улье... Я напечатала разновременно три детских рассказа, – вы не читали, конечно... много переводила и... и мой покойный брат работал в "Деле".
– Так-с... э-э-э... Чем могу быть полезен?
– Видите ли... (Мурашкина потупила глаза и зарумянилась.) Я знаю ваш талант... ваши взгляды, Павел Васильевич, и мне хотелось бы узнать ваше мнение, или, вернее... попросить совета. Я, надо вам сказать, pardon pour l'expression [1], разрешилась от бремени драмой, и мне, прежде чем посылать ее в цензуру, хотелось бы узнать ваше мнение.
Мурашкина нервно, с выражением пойманной птицы, порылась у себя в платье и вытащила большую жирную тетрадищу.
Павел Васильевич любил только свои статьи, чужие же, которые ему предстояло прочесть или прослушать, производили на него всегда впечатление пушечного жерла, направленного ему прямо в физиономию. Увидев тетрадь, он испугался и поспешил сказать:
– Хорошо, оставьте... я прочту.
– Павел Васильевич! – сказала томно Мурашкина, поднимаясь и складывая молитвенно руки. – Я знаю, вы заняты... вам каждая минута дорога, и я знаю, вы сейчас в душе посылаете меня к черту, но... будьте добры, позвольте мне прочесть вам мою драму сейчас... Будьте милы!
– Я очень рад... – замялся Павел Васильевич, – но, сударыня, я... я занят... Мне... мне сейчас ехать нужно.
– Павел Васильевич! – простонала барыня, и глаза ее наполнились слезами. – Я жертвы прошу! Я нахальна, я назойлива, но будьте великодушны! Завтра я уезжаю в Казань, и мне сегодня хотелось бы знать ваше мнение. Подарите мне полчаса вашего внимания... только полчаса! Умоляю вас!
Павел Васильевич был в душе тряпкой и не умел отказывать. Когда ему стало казаться, что барыня собирается зарыдать и стать на колени, он сконфузился и забормотал растерянно:
– Хорошо-с, извольте... я послушаю... Полчаса я готов.
[1] - Извините за выражение (франц.).