Дуэль

Приятели оделись и пошли в павильон. Тут Самойленко был своим человеком, и для него имелась даже особая посуда. Каждое утро ему подавали на подносе чашку кофе, высокий граненый стакан с водою и со льдом и рюмку коньяку; он сначала выпивал коньяк, потом горячий кофе, потом воду со льдом, и это, должно быть, было очень вкусно, потому что после питья глаза у него становились маслеными, он обеими руками разглаживал бакены и говорил, глядя на море:

– Но тебе говорят русским языком: я не люблю!

– Странно. И у Самойленка варят щи с капустой, и у Марьи Константиновны щи, один только я почему-то обязан есть эту сладковатую бурду. Нельзя же так, голубка.

– Лаевский безусловно вреден и так же опасен для общества, как холерная микроба, – продолжал фон Корен. – Утопить его – заслуга.

"Сегодня воскресенье!" – с удовольствием вспомнила Надежда Федоровна.

– Пррава! – кричал во все горло Самойленко, когда попадалась навстречу арба или абхазец верхом на осле.

– Что-с? Но я желаю, чтобы и мое вино было. Я участвую в пикнике и, полагаю, имею полное право внести свою долю. По-ла-гаю! Принеси десять бутылок кварели!

– Не следовало бы дамам давать вино, – тихо сказал фон Корен.

Лаевский влез в окошко и, подойдя к Самойленку, схватил его за руку.

Он нашел свою фуражку, остановился и виновато посмотрел на Самойленка.

– Я уеду, – сказала она. – Иван Андреич пусть остается, а я уеду.

– А хоть бы и для Лаевского! – вспыхнул Самойленко. – Тебе какое дело?

– Почему же, дьякон? Архиерей такой же человек, как и я.

– Кушайте, покорнейше прошу-с...

– Ничего... – сказал Лаевский, смеясь и плача. – Уйди отсюда... голубка.

– Только не у меня дома... – сказала она холодно. – Уведите меня куда-нибудь.

– А вам откуда известно мое положение?

– Надо этого господина проучить... – говорил он.

– Да, но нечего бояться промочить ноги, когда угрожает потоп.

– Чего доброго! А дал бы бог!