Живой товар - Глава 3
– Едемте к нотариусу... Сейчас, – проговорил повеселевший Грохольский и пошел приказать запрягать лошадей.
На другой день, вечером, когда Лиза сидела на скамье, на которой обыкновенно происходили ее rendez-vous с Иваном Петровичем, к ней тихо подошел Грохольский. Он сел рядом и взял ее за руку.
– Тебе скучно, Лизочка? – заговорил он после непродолжительного молчания. – Ты скучаешь? Отчего это мы не съездим куда-нибудь? Чего ради мы все дома сидим? Надо ездить, веселиться, знакомиться... Ведь надо?
– Мне ничего не надо, – сказала Лиза и, бледная, худая, поглядела на ту дорожку, по которой приходил к ней Бугров.
Грохольский задумался. Он знал, кого она ждет и кого ей надо.
– Пойдем, Лиза, домой, – сказал он. – Здесь сыро...
– Иди... Я сейчас приду.
Грохольский опять задумался.
– Ты его ждешь? – спросил он и сделал гримасу, точно его схватили за сердце раскаленными щипцами.
– Да... Мне хочется Мише чулочки передать...
– Он не придет.
– Почем ты знаешь?
– Он уехал...
Лиза сделала большие глаза...
– Он уехал... Уехал в Черниговскую губернию. Я подарил ему свое имение...
Лиза страшно побледнела и, чтобы не упасть, ухватилась за плечо Грохольского.
– Я проводил его на пароход... В три часа...
Лиза вдруг схватила себя за голову, задвигалась и, упав на скамью, затряслась всеми членами.
– Ваня! – заголосила она. – Ваня! И я еду, Ваня!.. Голубчик!
С ней приключился истерический припадок...
И с этого вечера вплоть до самого июля по саду, в котором гуляли дачники, можно было видеть две тени. Тени ходили с утра до вечера и наводили на дачников уныние. За тенью Лизы неотступно шагала тень Грохольского. Я называю их тенями, потому что они оба потеряли свой прежний образ.
Они похудели, побледнели, съежились и напоминали собой скорее тени, чем живых людей... Оба чахли, как блоха в классическом анекдоте об еврее, продающем порошки от блох.
В начале июля Лиза бежала от Грохольского, оставив записку, в которой она написала, что едет к "сыну" на время... На время! Бежала она ночью, когда спал Грохольский...
Прочитав ее письмо, Грохольский целую неделю слонялся вокруг дачи как безумный, не ел, не спал. В августе он перенес возвратный тиф, а в сентябре укатил за границу. За границей он запил. В вине и разврате думал он найти успокоение. Промотал он все свое состояние, но не удалось ему, бедняге, выкинуть из головы образ любимой женщины с кошачьей мордочкой... От счастья не умирают, не умирают и от несчастья. Грохольский поседел, но не умер. Он жив и до сих пор... Из-за границы поехал он поглядеть "одним глазком" на Лизу. Бугров встретил его с распростертыми объятиями и оставил его гостить у себя на неопределенное время. Гостит он у Бугрова и до сих пор....
В этом году мне пришлось проезжать через Грохолевку, именье Бугрова. Хозяев я застал ужинавшими... Иван Петрович ужасно обрадовался мне и принялся угощать меня. Он потолстел и чуточку обрюзг. Лицо его по-прежнему сыто, лоснится и розово. Плеши еще нет. Лиза тоже потолстела. Полнота ей не к лицу. Ее личико начинает терять кошачий образ и, увы! приближается к тюленьему. Ее щеки полнеют и вверх, и вперед, и в стороны. Живут Бугровы превосходно. Всего у них много. Прислуги и съестного полнехонький дом...
Когда мы поужинали, завязалась беседа. Я, забыв, что Лиза не играет, попросил ее сыграть что-нибудь на рояле.