Скрипка Ротшильда

Яков делал гробы хорошие, прочные. Для мужиков и мещан он делал их на свой рост и ни разу не ошибся, так как выше и крепче его не было людей нигде, даже в тюремном замке, хотя ему было уже семьдесят лет. Для благородных же и для женщин делал по мерке и употреблял для этого железный аршин. Заказы на детские гробики принимал он очень неохотно и делал их прямо без мерки, с презрением, и всякий раз, получая деньги за работу, говорил:

– Если бы я не уважал вас за талант, то вы бы давно полетели у меня в окошке.

– Яков! – позвала Марфа неожиданно. – Я умираю!

Дождавшись утра, он взял у соседа лошадь и повез Марфу в больницу. Тут больных было немного и потому пришлось ему ждать недолго, часа три. К его великому удовольствию, в этот раз принимал больных не доктор, который сам был болен, а фельдшер Максим Николаич, старик, про которого все в городе говорили, что хотя он и пьющий и дерется, но понимает больше, чем доктор.

Нахмурив седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху, а она сидела на табурете сгорбившись и, тощая, остроносая, с открытым ртом, походила в профиль на птицу, которой хочется пить.

– Да без года семьдесят, Максим Николаич.

– Оно, конечно, справедливо изволили заметить, Максим Николаич, – сказал Яков, улыбаясь из вежливости, – и чувствительно вас благодарим за вашу приятность, но позвольте вам выразиться, всякому насекомому жить хочется.

По выражению его лица Яков видел, что дело плохо и что уж никакими порошками не поможешь; для него теперь ясно было, что Марфа помрет очень скоро, не сегодня-завтра. Он слегка толкнул фельдшера под локоть, подмигнул глазом и сказал вполголоса:

– Некогда, некогда, любезный. Бери свою старуху и уходи с богом. Досвиданция.

А фельдшер уже вызвал следующего больного, и в приемную входила баба с мальчиком.

– В таком случае поставьте ей хоть пьявки! Заставьте вечно бога молить!

– Поговори мне еще! Ддубина...

– Насажали вас тут артистов! Богатому небось поставил бы банки, а для бедного человека и одной пьявки пожалел. Ироды!

"Марфе Ивановой гроб – 2 р. 40 к.".

– Помнишь, Яков? – спросила она, глядя на него радостно. – Помнишь, пятьдесят лет назад нам бог дал ребеночка с белокурыми волосиками? Мы с тобой тогда все на речке сидели и песни пели... под вербой. – И, горько усмехнувшись, она добавила: – Умерла девочка.

– Это тебе мерещится, – сказал он.

Навстречу Якову, улыбаясь и кланяясь, шел Ротшильд.

Якову было не до того. Ему хотелось плакать.

– А как же это можно? – встревожился Ротшильд, забегая вперед. – Моисей Ильич будут обижаться! Они велели за́раз!

– Что ты лезешь ко мне, чеснок? – крикнул Яков. – Не приставай!