Тина - Глава 2

– Нет, я этого так не оставлю! – заговорил он, потрясая кулаком. – Векселя будут у меня! Будут! Я упеку ее! Женщин не бьют, но ее я изувечу... мокрого места не останется! Я не поручик! Меня не тронешь наглостью и цинизмом! Не-ет, черт ее подери! Мишка, – закричал он, – беги скажи, чтоб мне беговые дрожки заложили!

Крюков быстро оделся и, не слушая встревоженного поручика, сел на беговые дрожки, решительно махнул рукой и покатил к Сусанне Моисеевне. Поручик долго глядел в окно на облако пыли, бежавшее за его дрожками, потянулся, зевнул и пошел к себе в комнату. Через четверть часа он спал крепким сном.

В шестом часу его разбудили и позвали к обеду.

– Как это мило со стороны Алексея! – встретила его в столовой невестка. – Заставляет ждать себя обедать!

– А разве он еще не приехал? – зевнул поручик. – Гм... вероятно к арендатору заехал.

Но и к ужину не вернулся Алексей Иванович. Его жена и Сокольский порешили, что он заигрался в карты у арендатора, и, по всей вероятности, останется у него ночевать. Случилось же совсем не то, что они предполагали.

Крюков вернулся на другой день утром и, ни с кем не здороваясь, молча юркнул к себе в кабинет.

– Ну, что? – зашептал поручик, глядя на него большими глазами.

Крюков махнул рукой и фыркнул.

– Да что такое? Что ты смеешься?

Крюков повалился на диван, уткнул голову в подушку и затрясся от сдерживаемого хохота. Через минуту он поднялся и, глядя на удивленного поручика плачущими от смеха глазами, заговорил:

– Прикрой-ка дверь. Ну, да и ба-а-ба же, я тебе доложу!

– Получил векселя?

Крюков махнул рукой и опять захохотал.

– Ну, да и баба! – продолжал он. – Мерси, братец, за знакомство! Это черт в юбке! Приезжаю я к ней, вхожу, знаешь, таким Юпитером, что самому себя страшно... нахмурился, насупился, даже кулаки сжал для пущей важности... "Сударыня, говорю, со мной шутки плохи!" – и прочее в таком роде. И судом грозил, и губернатором... Она сначала заплакала, сказала, что пошутила с тобой, и даже повела меня к шкапу, чтобы отдать деньги, потом стала доказывать, что будущность Европы в руках русских и французов, обругала женщин... Я по-твоему развесил уши, осел я этакий... Спела она панегирик моей красоте, потрепала меня за руку около плеча, чтобы посмотреть, какой я сильный и... и, как видишь, сейчас только от нее убрался... Ха-ха... От тебя она в восторге!

– Хорош мальчик! – засмеялся поручик. – Женатый, почтенный... Что, стыдно? Противно? Однако, брат, не шутя говоря, у вас в уезде своя царица Тамара завелась...

– Кой черт в уезде? Другого такого хамелеона во всей России не сыщешь! Отродясь ничего подобного не видывал, а уж я ли не знаток по этой части? Кажется, с ведьмами жил, а ничего подобного не видывал. Именно наглостью и цинизмом берет. Что в ней завлекательно, так это резкие переходы, переливы красок, эта порывистость анафемская... Бррр! А векселя – фюйть! Пиши – пропало. Оба мы с тобой великие грешники, грех пополам. Считаю за тобою не 2 300, а половину. Чур, жене говорить, что у арендатора был.

Крюков и поручик уткнули головы в подушки и принялись хохотать. Поднимут головы, взглянут друг на друга и опять упадут на подушки.

– Женихи! – дразнил Крюков. – Поручики!

– Женатые! – отвечал Сокольский. – Почтенные! Отцы семейств!