В потемках

На дворе было темно. Видны были одни только силуэты деревьев да темные крыши сараев. Восток чуть-чуть побледнел, но и эту бледность собирались заволокнуть тучи. В воздухе, уснувшем и окутанном во мглу, стояла тишина. Молчал даже дачный сторож, получающий деньги за нарушение стуком ночной тишины, молчал и коростель – единственный дикий пернатый, не чуждающийся соседства со столичными дачниками.

Засим ей показалось, что темная фигура подошла к окну, выходившему из кухни, и, постояв немного, очевидно в нерешимости, стала одной ногой на карниз и... исчезла во мраке окна.

И в один миг ее воображение нарисовало картину, которой так боятся дачницы: вор лезет в кухню, из кухни в столовую... серебро в шкапу... далее спальня... топор... разбойничье лицо... золотые вещи... Колена ее подогнулись и по спине побежали мурашки.

– Н-ну? – промычал товарищ прокурора, потянув в себя воздух и издавая жевательные звуки.

– Боже, он не слышит! Да пойми же ты, истукан, что я сейчас видела, как к нам в кухню полез какой-то человек! Пелагея испугается и... и серебро в шкапу!

Товарищ прокурора медленно поднялся и сел на кровати, оглашая воздух зевками.

– Но клянусь тебе, Базиль, я видела, как человек полез в окно!

– Что-о-о? Что ты сказал?

– Тем хуже! – вскрикнула Марья Михайловна. – Это хуже вора! Я не потерплю в своем доме цинизма!

– Нет, Базиль! Значит, ты не знаешь меня! Я не могу допустить мысли, чтоб в моем доме и такое... этакое... Изволь отправиться сию минуту в кухню и приказать ему убираться! Сию же минуту! А завтра я скажу Пелагее, чтобы она не смела позволять себе подобные поступки! Когда я умру, можете допускать в своем доме циничности, а теперь вы не смеете. Извольте идти!

– Базиль, я падаю в обморок!

– Василиса, – сказал он, – ты брала вечером мой халат чистить. Где он?

– Что за беспорядки? Брать берете, а на место не кладете... Изволь теперь путешествовать без халата!

– Пелагея! – начал он, нащупывая плечо и толкая. – Ты! Пелагея! Ну, что представляешься? Не спишь ведь! Кто это сейчас лез к тебе в окно?

– Да ты того... нечего тень наводить! Скажи-ка лучше своему прохвосту, чтобы он подобру-поздорову убирался вон. Слышишь? Нечего ему тут делать!

– Ну, ну... нечего Лазаря петь! Сию же минуту чтобы твоего солдафона здесь не было! Слышишь?

– Ну, ну... мне ведь все равно! Меня барыня сюда послала. По мне хоть домового впусти в окно, так мне все равно.

– Послушай, Пелагея, – сказал он, – ты брала чистить мой халат. Где он?

Гагин нащупал около печки халат, надел его и тихо поплелся в спальню.

"Как долго он ходит, однако! – думала она. – Хорошо, если там тот... циник, ну, а если вор?"