Фома Гордеев - Глава 12
– Ладно уж! Богу только известно, кто пред кем виноват... Он, справедливый, скажет это тебе, погоди! Не время нам с тобой об этом теперь разговаривать... Ты вот что скажи – чем ты занимался в эти годы? Как это ты на содовый завод попал? В люди-то как выбился?
– История длинная! – вздохнув, сказал Тарас и, выпустив изо рта клуб дыма, начал, не торопясь: – Когда я получил возможность жить на воле, то поступил в контору управляющего золотыми приисками Ремезовых...
– Знаю!.. Три брата, – всех знаю! Один – урод, другой – дурак, а третий – скряга...
– Два года прослужил у него, – а потом женился на его дочери... – хрипящим голосом рассказывал Маякин.
– Так. Неглупо...
Тарас задумался и помолчал. Старик взглянул на его грустное лицо.
– С женой, значит, хорошо жил... – сказал он. – Ну, что ж? Мертвому – рай, живой – дальше играй!..Не так уж ты стар... Давно овдовел?
– Третий год...
– А на соду как попал?
– Это завод тестя...
– Ага-а! Сколько получаешь?
– Около пяти тысяч...
– Кусок не черствый! Н-да-а! Вот те и каторжник!
Тарас взглянул на отца твердым взглядом и сухо спросил его:
– Кстати – с чего это вы взяли, что я в каторге был?
Старик взглянул на сына с изумлением, которое быстро сменилось в нем радостью:
– А – как же? Не был? О, чтоб вам! Стало быть – как же? Да ты не обижайся! Разве разберешь? Сказано – в Сибирь! Ну, а там – каторга!..
– Чтобы раз навсегда покончить с этим, – серьезно и внушительно сказал Тарас, похлопывая рукой по колену, – я скажу вам теперь же, как все это было. Я был сослан в Сибирь на поселение на шесть лет и все время ссылки жил в Ленском горном округе... в Москве сидел в тюрьме около девяти месяцев – вот и все!
– Та-ак! Однако – что же это? – смущенно и радостно бормотал Яков Тарасович.
– А тут распустили этот нелепый слух...
– Уж подлинно – нелепый! – сокрушился старик.
– И очень насолили мне однажды...
– Но-о? Неужто?
– Да... Я начал свое дело...
Внимательно слушая беседу Маякиных, упорно разглядывая приезжего, Фома сидел в своем углу и недоумевающе моргал глазами. Вспоминая отношение Любови к брату, до известной степени настроенный ее рассказами о Тарасе, он ожидал увидать в лице его что-то необычное, не похожее на обыкновенных людей. Он думал, что Тарас и говорит как-нибудь особенно и одевается по-своему, вообще – не похож на людей. А пред ним сидел солидный человек, строго одетый, очень похожий лицом на отца и отличавшийся от него только сигарой. Говорит он кратко, дельно, о простых таких вещах, – где же особенное в нем? Вот он начал рассказывать отцу о выгодности производства соды... В каторге он не был, – наврала Любовь!
Она то и дело появлялась в комнате. Ее лицо сияло счастьем, и глаза с восторгом осматривали черную фигуру Тараса, одетого в такой особенный, толстый сюртук с карманами на боках и с большими пуговицами. Она ходила на цыпочках и как-то все вытягивала шею по направлению к брату. Фома вопросительно поглядывал на нее, но она его не замечала, пробегая мимо двери с тарелками и бутылками в руках.