Фома Гордеев - Глава 9
– Погоди! – спокойно остановила его Саша. – Тебе до меня какое дело? Ты от меня берешь, чего хочешь, а в душу мне не лезь!
– В ду-ушу! – презрительно протянул Фома. – В какую душу?
Она стала ходить по комнате, собирая разбросанную одежду. Фома наблюдал за ней и был недоволен тем, что она не рассердилась на него за слова о душе. Лицо у нее было равнодушно, как всегда, а ему хотелось видеть ее злой или обиженной, хотелось чего-то человеческого.
– Душа! – воскликнул он, добиваясь своего. – Разве человеку с душой можно жить так, как ты живешь? В душе – огонь горит... стыд в ней...
Она в это время, сидя на лавке, надевала чулки, но при его словах подняла голову и уставилась в лицо ему строгими глазами.
– Что смотришь? – спросил Фома.
– Ты это зачем говоришь? – ответила она ему, не спуская с него глаз.
В ее вопросе было что-то угрожающее. Фома почувствовал робость пред ней и уже без задора в голосе сказал:
– Как же не говорить?
– Э-эх ты! – вздохнула Саша и снова принялась одеваться.
– А что я?
– Да так... Ровно ты от двух отцов родился... Знаешь ты, что я заметила за людьми?
– Ну?
– Который человек сам за себя отвечать не может, значит – боится он себя, значит – грош ему цена!
– Это ты про меня? – спросил Фома, помолчав.
Она накинула на плечи широкий розовый капот и, стоя среди комнаты, сказала низким, глухим голосом человеку, лежавшему у ног ее:
– О душе моей ты не смеешь говорить... Нет тебе до нее дела! Я – могу говорить! Я бы, захотевши, сказала всем вам – эх как! Есть у меня слова про вас... как молотки! Так бы по башкам застукала я... с ума бы вы посходили... Но – словами вас не вылечишь... Вас на огне жечь надо, вот как сковороды в чистый понедельник выжигают...
Вскинув руки к голове, она порывисто распустила волосы, и, когда они тяжелыми черными прядями рассыпались по плечам ее, – женщина гордо тряхнула головой и с презрением сказала:
– Не смотри, что я гулящая! И в грязи человек бывает чище того, кто в шелках гуляет... Знал бы ты, что я про вас, кобелей, думаю, какую злобу я имею против вас! От злобы и молчу... потому – боюсь, что, если скажу ее, – пусто в душе будет... жить нечем будет!..
Теперь она снова нравилась ему. В словах ее было что-то родственное его настроению. Он, усмехнувшись, с удовольствием в голосе и на лице сказал ей:
– И я тоже чувствую – растет у меня в душе что-то... Эх, заговорю и я своими словами, придет время.
– Против кого это? – небрежно спросила Саша.
– Против всех! – воскликнул Фома, вскакивал на ноги. – Против фальши!.. Я спрошу...
– Спроси-ка: самовар готов? – равнодушно приказала ему Саша.
Фома взглянул на нее и с сердцем крикнул:
– Пошла к черту! Спрашивай сама...
– Чего ты лаешь?
И она ушла из избы...
...Ветер резкими порывами летал над рекой, и покрытая бурыми волнами река судорожно рвалась навстречу ветру с шумным плеском, вся в пене гнева. Кусты прибрежного ивняка низко склонялись к земле, дрожащие, гонимые ударами ветра. В воздухе носился свист, вой и густой, охающий звук, вырывавшийся из десятков людских грудей:
– Идет – идет – идет!