Мать - Часть 2 - Глава 5
Мать и Софья начали развязывать котомки. Рыбин наклонился над ними и, довольный, говорил:
– Немало принесли, – ишь ты! Давно в этих делах, – как вас звать-то? – обратился он к Софье.
– Анна Ивановна! – ответила она. – Двенадцать лет... А что?
– Ничего. В тюрьме бывали, чай?
– Бывала...
– Видишь? – негромко и с упреком сказала мать. – А ты грубое говорил при ней...
Он помолчал и, забрав в руки кучу книг, сказал, оскалив зубы:
– Вы на меня не обижайтесь! Мужику с барином как смоле с водой, – трудно вместе, отскакивает!
– Я не барыня, а человек! – возразила Софья, мягко усмехаясь.
– И это может быть! – отозвался Рыбин. – Говорят, будто собака раньше волком была. Пойду, спрячу это.
Игнат и Яков подошли к нему, протянув руки.
– Дай-ка нам! – сказал Игнат.
– Все одинаковы? – спросил Рыбин Софью.
– Разные. Тут газета есть...
– О?
Они трое поспешно ушли в шалаш.
– Горит мужик! – тихонько сказала мать, проводив их задумчивым взглядом.
– Да, – тихо отозвалась Софья. – Никогда я еще не видала такого лица, как у него, – великомученик какой-то! Пойдем и мы туда, мне хочется взглянуть на них...
– Вы на него не сердитесь, что суров он... – тихонько попросила мать.
Софья усмехнулась.
– Какая вы славная, Ниловна...
Когда они встали в дверях, Игнат поднял голову, мельком взглянул на них и, запустив пальцы в кудрявые волосы, наклонился над газетой, лежавшей на коленях у него; Рыбин, стоя, поймал на бумагу солнечный луч, проникший в шалаш сквозь щель в крыше, и, двигая газету под лучом, читал, шевеля губами; Яков, стоя на коленях, навалился на край нар грудью и тоже читал.
Мать, пройдя в угол шалаша, села там, а Софья, обняв ее за плечи, молча наблюдала.
– Дядя Михаиле, ругают нас, мужиков! – вполголоса сказал Яков, не оборачиваясь. Рыбин обернулся, взглянул на него и ответил усмехаясь:
– Любя!
Игнат потянул в себя воздух, поднял голову и, закрыв глаза, молвил:
– Написано тут – «крестьянин перестал быть человеком», – конечно, перестал!
По его простому, открытому лицу скользнула тень обиды.
– На-ко, поди, надень мою шкуру, повертись в ней, я погляжу, чем ты будешь, – умник!
– Я лягу! – тихонько сказала мать Софье. – Устала все-таки немного, и голова кружится от запаха. А вы?
– Не хочу.
Мать протянулась на нарах и задремала. Софья сидела над нею, наблюдая за читающими, и, когда оса или шмель кружились над лицом матери, она заботливо отгоняла их прочь. Мать видела это полузакрытыми глазами, и ей была приятна забота Софьи.
Подошел Рыбин и спросил гулким шепотом:
– Спит?
– Да.
Он помолчал, пристально посмотрел в лицо матери, вздохнул и тихо заговорил:
– Она, может, первая, которая пошла за сыном его дорогой, первая!
– Не будем ей мешать, уйдемте! – предложила Софья.
– Да, нам работать надо. Поговорить хотелось бы, да уж до вечера! Идем, ребята...
Они ушли все трое, оставив Софью у шалаша. А мать подумала:
«Ну, ничего, слава богу! Подружились...»
И спокойно уснула, вдыхая пряный запах леса и дегтя.