Мать - Часть 2 - Глава 12

Он побеждал. Бросая палки, люди один за другим отскакивали прочь, а мать все пробивалась вперед, увлекаемая неодолимой силой, и видела, как Николай, в шляпе, сдвинутой на затылок, отталкивал в сторону охмеленных злобой людей, слышала его упрекающий голос:

– Вы с ума сошли! Да успокойтесь же!..

Ей казалось, что одна рука у него красная.

– Николай Иванович, уйдите! – закричала она, бросаясь к нему.

– Куда вы? Вас там ударят...

Схватив ее за плечо, рядом с нею стояла Софья, без шляпы, с растрепанными волосами, поддерживая молодого парня, почти мальчика. Он отирал рукой разбитое, окровавленное лицо и бормотал дрожащими губами:

– Пустите, ничего...

– Займитесь им, отвезите к нам! Вот платок, завяжите лицо!.. – быстро говорила Софья и, вложив руку парня в руку матери, побежала прочь, говоря: – Скорее уходите, арестуют!..

По всем направлениям кладбища расходились люди, за ними, между могил, тяжело шагали полицейские, неуклюже путаясь в полах шинелей, ругаясь и размахивая шашками. Парень провожал их волчьим взглядом.

– Идем скорее! – тихо крикнула мать, отирая платком его лицо.

Он бормотал, выплевывая кровь:

– Да вы не беспокойтесь, – не больно мне. Он меня ручкой сабли... Ну, и я его тоже – ка-ак дам палкой! Даже завыл он!..

И, потрясая окровавленным кулаком, закончил срывающимся голосом:

– Погодите, не то будет. Мы вас раздавим без драки, когда мы встанем, весь рабочий народ!

– Скорее! – торопила мать, быстро шагая к маленькой калитке в ограде кладбища. Ей казалось, что там, за оградой, в поле спряталась и ждет их полиция и, как только они выйдут, – она бросится на них, начнет бить. Но когда, осторожно открыв дверку, она выглянула в поле, одетое серыми тканями осенних сумерек, – тишина и безлюдье сразу успокоили ее.

– Дайте-ка я завяжу вам лицо-то, – говорила она.

– Да не надо, мне и так не стыдно! Драка честная: он – меня, я – его...

Мать наскоро перевязала рану. Вид крови наполнял ей грудь жалостью, и, когда пальцы ее ощущали влажную теплоту, дрожь ужаса охватывала ее. Она молча и быстро повела раненого полем, держа его за руку. Освободив рот, он с усмешкой в голосе говорил:

– Куда вы меня тащите, товарищ? Я сам могу идти!..

Но она чувствовала, что он шатается, ноги его шагают нетвердо и рука дрожит. Слабеющим голосом он говорил и спрашивал ее, не дожидаясь ответа:

– Я жестяник Иван, – а вы кто? Нас трое было в кружке Егора Ивановича, – жестяников трое... а всех одиннадцать. Очень мы любили его – царство ему небесное!.. Хоть я не верю в бога...

В одной из улиц мать наняла извозчика, усадив Ивана в экипаж, шепнула ему:

– Теперь молчите! – и осторожно закутала рот ему платком.

Он поднял руку к лицу и – уже не мог освободить рта, рука бессильно упала на колени. Но все-таки продолжал бормотать сквозь платок:

– Ударов этих я вам не забуду, милые мои... А до него с нами занимался студент Титович... политической экономией... Потом арестовали...

Мать, обняв Ивана, положила его голову себе на грудь, парень вдруг весь отяжелел и замолчал. Замирая от страха, она исподлобья смотрела по сторонам, ей казалось, что вот откуда-нибудь из-за угла выбегут полицейские, увидят завязанную голову Ивана, схватят его и убьют.

– Выпил? – спросил извозчик, обернувшись на козлах и добродушно улыбаясь.

– Хватил горячего до слез! – вздохнув, ответила мать.

– Сын?

– Да, сапожник. А я в кухарках живу...

– Маешься. Та-ак...

Махнув кнутом на лошадь, извозчик опять обернулся и тише продолжал: