Она вышла из суда и удивилась, что уже ночь над городом, фонари горят на улице и звезды в небе. Около суда толпились кучки людей, в морозном воздухе хрустел снег, звучали молодые голоса, пересекая друг друга. Человек в сером башлыке заглянул в лицо Сизова и торопливо спросил:
– Какой приговор?
– Поселение.
– Всем?
– Всем.
– Спасибо!
Человек отошел.
– Видишь? – сказал Сизов. – Спрашивают...
Вдруг их окружило человек десять юношей и девушек, и быстро посыпались восклицания, привлекавшие людей. Мать и Сизов остановились. Спрашивали о приговоре, о том, как держались подсудимые, кто говорил речи, о чем, и во всех вопросах звучала одна и та же нота жадного любопытства, – искреннее и горячее, оно возбуждало желание удовлетворить его.
– Господа! Это мать Павла Власова! – негромко крикнул кто-то, и не сразу, но быстро все замолчали.
– Позвольте пожать вам руку!
Чья-то крепкая рука стиснула пальцы матери, чей-то голос взволнованно заговорил:
– Ваш сын будет примером мужества для всех нас...
– Да здравствует русский рабочий! – раздался звонкий крик. Крики росли, умножались, вспыхивали там и тут, отовсюду бежали люди, сталкиваясь вокруг Сизова и матери. Запрыгали по воздуху свистки полиции, но трели их не заглушали криков. Старик смеялся, а матери все это казалось милым сном. Она улыбалась, пожимала руки, кланялась, и хорошие, светлые слезы сжимали горло, ноги ее дрожали от усталости, но сердце, насыщенное радостью, все поглощая, отражало впечатления подобно светлому лику озера. А близко от нее чей-то ясный голос нервно говорил:
– Товарищи! Чудовище, пожирающее русский народ, сегодня снова проглотило своей бездонной, жадной пастью...
– Однако, мать, идем! – сказал Сизов. И в то же время откуда-то явилась Саша, взяла мать под руку и быстро потащила за собой на другую сторону улицы, говоря:
– Идите, – пожалуй, будут бить. Или арестуют. Поселение? В Сибирь?
– Да, да!
– А как он говорил? Я, впрочем, знаю. Он был всех сильнее и проще, всех суровее, конечно. Он чуткий, нежный, но только стыдится открыть себя.
Ее горячий полушепот, слова любви ее, успокаивая волнение матери, поднимали ее упавшие силы.
– Когда поедете к нему? – тихонько и ласково спросила она Сашу, прижимая ее руку к своему телу. Уверенно глядя вперед, девушка ответила:
– Как только найду кого-нибудь, кто бы взял мою работу. Ведь я тоже жду приговора. Вероятно, они меня тоже в Сибирь, – я заявлю тогда, что желаю быть поселенной в той местности, где будет он.
Сзади раздался голос Сизова:
– Кланяйтесь тогда ему от меня! Сизов, мол. Он знает. Дядя Федора Мазина...
Саша остановилась, обернулась, протягивая руку:
– Я знакома с Федей. Меня зовут Александра.
– А по батюшке?
Она взглянула на него и ответила:
– У меня нет отца.
– Помер, значит...
– Нет, он жив! – возбужденно ответила девушка, и что-то упрямое, настойчивое прозвучало в ее голосе, явилось на лице. – Он помещик, теперь – земский начальник, он обворовывает крестьян...
– Та-ак! – подавленно отозвался Сизов и, помолчав, сказал, идя рядом с девушкой и поглядывая на нее сбоку:
– Ну, мать, прощай! Мне налево идти. До свиданья, барышня, – строго вы насчет отца-то! Конечно, ваше дело...
– Ведь если ваш сын – дрянной человек, вредный людям, противный вам – вы это скажете? – страстно крикнула Саша.
– Ну, – скажу! – не вдруг ответил старик.
– Значит, вам справедливость – дороже сына, а мне она – дороже отца...
Сизов улыбнулся, качая головой, потом сказал, вздохнув: