Мать - Часть 2 - Глава 28

– Гм, – я не думаю, что это полезно для вас!.. Во-вторых, сегодня в ночь разные молодые люди напечатали на гектографах штук пятьсот речи. Я видел – сделано недурно, четко, ясно. Они хотят вечером разбросать по городу. Я – против, – для города удобнее печатные листки, а эти следует отправить куда-нибудь.

– Вот я и отвезу их Наташе! – живо воскликнула мать. – Давайте-ка!

Ей страшно захотелось скорее распространить речь Павла, осыпать всю землю словами сына, и она смотрела в лицо доктора ожидающими ответа глазами, готовая просить.

– Черт знает, насколько удобно вам теперь взяться за это! – нерешительно сказал доктор и вынул часы. – Теперь одиннадцать сорок три, – поезд в два пять, дорога туда – пять пятнадцать. Вы приедете вечером, но недостаточно поздно. И не в этом дело...

– Не в этом! – повторила хозяйка, нахмурив брови.

– А в чем? – спросила мать, подвигаясь к ним. – Только в том, чтобы хорошо сделать...

Людмила пристально взглянула на нее и, потирая лоб, заметила:

– Вам – опасно...

– Почему? – горячо и требовательно воскликнула мать.

– Вот – почему! – заговорил доктор быстро и неровно. – Вы исчезли из дому за час до ареста Николая. Вы уехали на завод, где вас знают как тетку учительницы. После вашего приезда на заводе явились вредные листки. Все это захлестывается в петлю вокруг вашей шеи.

– Меня там не заметят! – убеждала мать, разгораясь. – А ворочусь, арестуют, спросят, где была...

Остановясь на секунду, она воскликнула:

– Я знаю, как сказать! Оттуда я проеду прямо в слободу, там у меня знакомый есть, Сизов, – так я скажу, что, мол, прямо из суда пришла к нему, горе, мол, привело. А у него тоже горе – племянника осудили. Он покажет так же. Видите?

Чувствуя, что они уступят силе ее желания, стремясь скорее побудить их к этому, она говорила все более настойчиво. И они уступили.

– Что ж, поезжайте! – неохотно согласился доктор. Людмила молчала, задумчиво прохаживаясь по комнате. Лицо у нее потускнело, осунулось, а голову она держала, заметно напрягая мускулы шеи, как будто голова вдруг стала тяжелой и невольно опускалась на грудь. Мать заметила это.

– Все вы бережете меня! – улыбаясь, сказала она. – Себя не бережете...

– Неверно! – ответил доктор. – Мы себя бережем, должны беречь! И очень ругаем того, кто бесполезно тратит силу свою, да-с! Теперь вот что – речь вы получите на вокзале...

Он объяснил ей, как это будет сделано, потом взглянул в лицо ее, сказал:

– Ну, желаю успеха!

И ушел, все-таки недовольный чем-то. Когда дверь закрылась за ним, Людмила подошла к матери, беззвучно смеясь.

– Я понимаю вас...

Взяв ее под руку, она снова тихо зашагала по комнате.

– У меня тоже есть сын. Ему уже тринадцать лет, но он живет у отца. Мой муж – товарищ прокурора. И мальчик – с ним. Чем он будет? – часто думаю я...

Ее влажный голос дрогнул, потом снова задумчиво и тихо полилась речь:

– Его воспитывает сознательный враг тех людей, которые мне близки, которых я считаю лучшими людьми земли. Сын может вырасти врагом моим. Со мною жить ему нельзя, я живу под чужим именем. Восемь лет не видела я его, – это много – восемь лет!

Остановясь у окна, она смотрела в бледное, пустынное небо, продолжая:

– Если бы он был со мной – я была бы сильнее, не имела бы раны в сердце, которая всегда болит. И даже если бы он умер – мне легче было бы...

– Голубушка вы моя! – тихонько сказала мать, чувствуя, как сострадание жжет ей сердце.