Мать - Часть 1 - Глава 18
Ей стало жаль его, она почувствовала страх за этого человека. Всегда неприятный ей, теперь он как-то вдруг стал ближе; она тихо сказала:
– Поймают тебя...
Рыбин посмотрел на нее и спокойно ответил:
– Поймают – выпустят. А я – опять...
– Сами же мужики свяжут. И будешь в тюрьме сидеть...
– Посижу – выйду. Опять пойду. А что до мужиков – раз свяжут, два, да и поймут, – не вязать надо меня, а – слушать. Я скажу им: «Вы мне не верьте, вы только слушайте». А будут слушать – поверят!
Он говорил медленно, как бы ощупывая каждое слово, прежде чем сказать его.
– Я тут, последнее время, много наглотался. Понял кое-что...
– Пропадешь, Михаиле Иванович! – грустно качая головой, молвила она.
Темными, глубокими глазами он смотрел на нее, спрашивая и ожидая. Его крепкое тело нагнулось вперед, руки упирались в сиденье стула, смуглое лицо казалось бледным в черной раме бороды.
– А слыхала, как Христос про зерно сказал? Не умрешь – не воскреснешь в новом колосе. До смерти мне далеко. Я – хитрый!
Он завозился на стуле и не спеша встал.
– Пойду в трактир, посижу там на людях. Хохол что-то нейдет. Начал хлопотать?
– Да! – сказала мать улыбаясь.
– Так и надо. Ты ему скажи про меня.
Они медленно пошли плечо к плечу в кухню и, не глядя друг на друга, перекидывались краткими словами.
– Ну, прощай!
– Прощай. Когда расчет берешь?..
– Взял.
– А когда уходишь?
– Завтра. Рано утром. Прощай!
Рыбин согнулся и неохотно, неуклюже вылез в сени. Мать с минуту стояла перед дверью, прислушиваясь к тяжелым шагам и сомнениям, разбуженным в ее груди. Потом тихо повернулась, прошла в комнату и, приподняв занавеску, посмотрела в окно. За стеклом неподвижно стояла черная тьма.
«Ночью живу!» – подумала она.
Ей было жалко степенного мужика – он такой широкий, сильный.
Пришел Андрей, оживленный и веселый. Когда она рассказала ему о Рыбине, он воскликнул:
– Ну, и пускай ходит по деревням, звонит о правде, будит народ. С нами трудно ему. У него в голове свои, мужицкие мысли выросли, нашим – тесно там...
– Вот – о господах говорил он, – есть тут что-то! – осторожно заметила мать. – Не обманули бы!
– Задевает? – смеясь, вскричал хохол. – Эх, ненько, деньги! Были бы они у нас! Мы еще все на чужой счет живем. Вот Николай Иванович получает семьдесят пять рублей в месяц – нам пятьдесят отдает. Так же и другие. Да голодные студенты иной раз пришлют немного, собрав по копейкам. А господа, конечно, разные бывают. Одни – обманут, другие – отстанут, а с нами – самые лучшие пойдут...
Он хлопнул руками и крепко продолжал:
– До нашего праздника – орел не долетит, а все-таки вот мы первого мая небольшой устроим! Весело будет!
Его оживление отталкивало тревогу, посеянную Рыбиным. Хохол ходил по комнате, потирая рукой голову, и, глядя в пол, говорил:
– Знаете, иногда такое живет в сердце, – удивительное! Кажется, везде, куда ты ни придешь, – товарищи, все горят одним огнем, все веселые, добрые, славные. Без слов друг друга понимают... Живут все хором, а каждое сердце поет свою песню. Все песни, как ручьи, бегут – льются в одну реку, и течет река широко и свободно в море светлых радостей новой жизни.