Мать - Часть 1 - Глава 23
– Вы бы перестали балакать, господин! – сказал он, угрюмо остановив на лице Павла свои выпуклые глаза. Он был похож на ящерицу в щели камня.
Матери хотелось плакать. Не желая, чтобы сын видел ее слезы, она вдруг забормотала:
– Ай, батюшки, – забыла я...
И вышла в сени. Там, ткнувшись головой в угол, она дала простор слезам своей обиды и плакала молча, беззвучно, слабея от слез так, как будто вместе с ними вытекала кровь из сердца ее.
А сквозь неплотно закрытую дверь на нее ползли глухие звуки спора.
– Ты что ж, – любуешься собой, мучая ее? – спрашивал хохол.
– Ты не имеешь права так говорить! – крикнул Павел.
– Хорош был бы я товарищ тебе, если бы молчал, видя твои глупые, козлиные прыжки! Ты зачем это сказал? Понимаешь?
– Нужно всегда твердо говорить и да и нет!
– Это ей?
– Всем! Не хочу ни любви, ни дружбы, которая цепляется за ноги, удерживает...
– Герой! Утри нос! Утри и – пойди, скажи все это Сашеньке. Это ей надо было сказать...
– Я сказал!..
– Так? Врешь! Ей ты говорил ласково, ей говорил – нежно, я не слыхал, а – знаю! А перед матерью распустил героизм... Пойми, козел, – героизм твой стоит грош!
Власова начала быстро стирать слезы со своих щек. Она испугалась, что хохол обидит Павла, поспешно отворила дверь и, входя в кухню, дрожащая, полная горя и страха, громко заговорила:
– У-у, холодно! А – весна...
Бесцельно перекладывая в кухне с места на место разные вещи, стараясь заглушить пониженные голоса в комнате, она продолжала громче:
– Все переменилось, – люди стали горячее, погода холоднее. Бывало, в это время тепло стоит, небо ясное, солнышко...
В комнате замолчали. Она остановилась среди кухни, ожидая.
– Слышал? – раздался тихий вопрос хохла. – Это надо понять, – черт! Тут – богаче, чем у тебя...
– Чайку попьете? – вздрагивающим голосом спросила она. И, не ожидая ответа, чтобы скрыть эту дрожь, воскликнула:
– Что это, как озябла я!
К ней медленно вышел Павел. Он смотрел исподлобья, с улыбкой, виновато дрожавшей на его губах.
– Прости меня, мать! – негромко сказал он. – Я еще мальчишка, – дурак...
– Не тронь ты меня! – тоскливо крикнула она, прижимая его голову к своей груди. – Не говори ничего! Господь с тобой, – твоя жизнь – твое дело! Но – не задевай сердца! Разве может мать не жалеть? Не может... Всех жалко мне! Все вы – родные, все – достойные! И кто пожалеет вас, кроме меня?.. Ты идешь, за тобой – другие, все бросили, пошли... Паша!
Билась в груди ее большая, горячая мысль, окрыляла сердце вдохновенным чувством тоскливой, страдальческой радости, но мать не находила слов и в муке своей немоты, взмахивая рукой, смотрела в лицо сына глазами, горевшими яркой и острой болью...
– Ладно, мама! Прости, – вижу я! – бормотал он, опуская голову, и с улыбкой, мельком взглянув на нее, прибавил, отвернувшись, смущенный, но обрадованный:
– Этого я не забуду, – честное слово!
Она отстранила его от себя и, заглядывая в комнату, сказала Андрею просительно-ласково:
– Андрюша! Вы не кричите на него! Вы, конечно, старше...
Стоя спиной к ней и не двигаясь, хохол странно и смешно зарычал:
– У-у-у! Буду орать на него! Да еще и бить буду!
Она медленно шла к нему, протягивая руку, и говорила:
– Милый вы мой человек...
Хохол обернулся, наклонил голову, точно бык, и, стиснув за спиной руки, прошел мимо нее в кухню. Оттуда раздался его голос, сумрачно насмешливый: