Мать - Часть 1 - Глава 25
– Да, Павел, мужик обнажит землю себе, если он встанет на ноги! Как после чумы – он все пожгет, чтобы все следы обид своих пеплом развеять...
– А потом встанет нам на дороге! – тихо заметил Павел.
– Наше дело – не допустить этого! Наше дело, Павел, сдержать его! Мы к нему всех ближе, – нам он поверит, за нами пойдет!
– Знаешь, Рыбин предлагает нам издавать газету для деревни! – сообщил Павел.
– И – надо!
Павел усмехнулся и сказал:
– Обидно мне, что я не поспорил с ним!
Хохол, потирая голову, спокойно заметил:
– Еще поспорим! Ты играй на своей сопелке – у кого ноги в землю не вросли, те под твою музыку танцевать будут! Рыбин верно сказал – мы под собой земли не чувствуем, да и не должны, потому на нас и положено раскачать ее. Покачнем раз – люди оторвутся, покачнем два – и еще!
Мать, усмехаясь, молвила:
– Для тебя, Андрюша, все просто!
– Ну да! – сказал хохол. – Просто! Как жизнь!
Через несколько минут он сказал:
– Я пойду в поле, похожу...
– После бани-то? Ветрено, продует тебя! – предупредила мать.
– Вот и надо, чтобы продуло! – ответил он.
– Смотри, простудишься! – ласково сказал Павел. – Лучше ляг.
– Нет, я пойду!
И, одевшись, молча ушел...
– Тяжело ему! – заметила мать, вздохнув.
– Знаешь что, – сказал ей Павел, – хорошо ты сделала, что после этого стала с ним на ты говорить!
Она, удивленно взглянув на него, ответила:
– Да я и не заметила, как это вышло! Он для меня такой близкий стал, – и не знаю, как сказать!
– Хорошее у тебя сердце, мать! – тихо проговорил Павел.
– Только бы тебе, – и всем вам, – хоть как-нибудь помогла я! Сумела бы!..
– Не бойся – сумеешь!..
Она тихонько засмеялась, говоря:
– А вот не бояться-то я и не умею!
– Ладно, мама! Молчим! – сказал Павел. – Знай – я тебя крепко, крепко благодарю!
Она ушла в кухню, чтобы не смущать его своими слезами. Хохол воротился поздно вечером усталый и тотчас же лег спать, сказав:
– Верст десять пробежал я, думаю...
– Помогло? – спросил Павел.
– Не мешай, спать буду! И замолчал, точно умер.
Спустя несколько времени пришел Весовщиков, оборванный, грязный и недовольный, как всегда.
– Не слыхал, кто Исайку убил? – спросил он Павла, неуклюже шагая по комнате.
– Нет! – кратко отозвался Павел.
– Нашелся человек – не побрезговал! А я все собирался сам его задавить. Мое это дело, – самое подходящее мне!
– Брось ты, Николай, такие речи! – дружелюбно сказал ему Павел.
– Что это, в самом деле! – ласково подхватила мать. – Сердце мягкое, а сам – рычит. Зачем это?
В эту минуту ей было приятно видеть Николая, даже его рябое лицо показалось красивее.
– Не гожусь я ни для чего, кроме как для таких делов! – сказал Николай, пожимая плечами. – Думаю, думаю – где мое место? Нету места мне! Надо говорить с людьми, а я – не умею. Вижу я все, все обиды людские чувствую, а сказать – не могу! Немая душа.
Он подошел к Павлу и, опустив голову, ковыряя пальцем стол, сказал как-то по-детски, не похоже на него, жалобно:
– Дайте вы мне какую-нибудь тяжелую работу, братцы! Не могу я так, без толку жить! Вы все в деле. Вижу я – растет оно, а я – в стороне! Вожу бревна, доски. Разве можно для этого жить? Дайте тяжелую работу!
Павел взял его за руку и потянул его к себе.
– Дадим!..
Но из-за полога раздался голос хохла:
– Я тебя, Николай, выучу набирать буквы, и ты будешь наборщиком у нас, – ладно?
Николай пошел к нему, говоря:
– Если научишь, я тебе за это нож подарю...
– Убирайся к черту с ножом! – крикнул хохол и вдруг засмеялся.