Мать - Часть 1 - Глава 27
Рядом с нею явился Сизов. Он снял шапку, махал ею в такт песне и говорил:
– Открыто пошли, мать, а? Песню придумали. Какая песня, мать, а?
Царю нужны для войска солдаты, Отдавайте ему сыновей...
– Ничего не боятся! – говорил Сизов. – А мой сынок в могиле.
Сердце матери забилось слишком сильно, и она начала отставать. Ее быстро оттолкнули в сторону, притиснули к забору, и мимо нее, колыхаясь, потекла густая волна людей – их было много, и это радовало ее.
Вставай, подымайся, рабочий народ!..
Казалось, в воздухе поет огромная медная труба, поет и будит людей, вызывая в одной груди готовность к бою, в другой – неясную радость, предчувствие чего-то нового, жгучее любопытство, там – возбуждая смутный трепет надежд, здесь – открывая выход едкому потоку годами накопленной злобы. Все заглядывали вперед, где качалось и реяло в воздухе красное знамя.
– Пошли! – ревел чей-то восторженный голос. – Славно, ребята!
И, видимо чувствуя что-то большое, чего не мог выразить обычными словами, человек ругался крепкой руганью. Но и злоба темная, слепая злоба раба, шипела змеей, извиваясь в злых словах, встревоженная светом, упавшим на нее.
– Еретики! – грозя кулаком, кричал из окна надорванный голос.
И назойливо лез в уши матери чей-то сверлящий визг:
– Против государь-императора, против его величества царя? Бунтовать?
Мимо матери мелькали смятенные лица, подпрыгивая, пробегали мужчины, женщины, лился народ темной лавой, влекомый этой песней, которая напором звуков, казалось, опрокидывала перед собой все, расчищая дорогу. Глядя на красное знамя вдали, она – не видя – видела лицо сына, его бронзовый лоб и глаза, горевшие ярким огнем веры.
Но вот она в хвосте толпы, среди людей, которые шли не торопясь, равнодушно заглядывая вперед, с холодным любопытством зрителей, которым заранее известен конец зрелища. Шли и говорили негромко, уверенно:
– Одна рота у школы стоит, а другая у фабрики...
– Губернатор приехал...
– Верно?
– Сам видел, – приехал!
Кто-то радостно выругался и сказал:
– Все-таки бояться стали нашего брата! И войско, и губернатор.
«Родные!» – билось в груди матери.
Но слова вокруг нее звучали мертво и холодно. Она ускорила шаг, чтобы уйти от этих людей, и ей легко было обогнать их медленный, ленивый ход.
И вдруг голова толпы точно ударилась обо что-то, тело ее, не останавливаясь, покачнулось назад с тревожным тихим гулом. Песня тоже вздрогнула, потом полилась быстрее, громче. И снова густая волна звуков опустилась, поползла назад. Голоса выпадали из хора один за другим, раздавались отдельные возгласы, старавшиеся поднять песню на прежнюю высоту, толкнуть ее вперед:
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Иди на врага, люд голодный!..
Но не было в этом зове общей, слитной уверенности, и уже трепетала в нем тревога.
Не видя ничего, не зная, что случилось впереди, мать расталкивала толпу, быстро подвигаясь вперед, а навстречу ей пятились люди, одни – наклонив головы и нахмурив брови, другие – конфузливо улыбаясь, третьи – насмешливо свистя. Она тоскливо осматривала их лица, ее глаза молча спрашивали, просили, звали...