Пётр Первый - Книга первая - Глава 5
Щелкали кнуты, свиньи визжали, собаки лаяли, наряженные люди мяукали, блеяли – красномордые, все пьяные. Посреди поезда пегие клячи с банными вениками на шеях везли золотую царскую карету. Сквозь стекла было видно: впереди сидел молодой поп Битка, Петров собутыльник... Он спал, уронив голову. На заднем месте – развалились двое: большеносый мужчина в дорогой шубе и колпаке с павлиньими перьями и – рядом – кругленькая, жирненькая женщина, накрашенная, насурмленная, увешанная серьгами, соболями, в руках – штоф. Это были Яков Тургенев – новый царский шут из Софьиных бывших стольников, променявший опалу на колпак, и – баба Шушера, дьячкова вдова. Третьего дня Тургенева с Шушерой повенчали и без отдыху возили по гостям.
За каретой шли оба короля – Ромодановский и Бутурлин и между ними – князь-папа "святейший кир Ианикита Прешпургский", в жестяной митре, красной мантии и с двумя в крест сложенными трубками в руке. Далее кучей шли бояре и окольничие из обоих королевских дворов. Узнавали Шереметьевых, Трубецких, Долгоруких, Зиновьева, Боборыкина... Срамоты такой от сотворения Москвы не было. В народе указывали на них, дивились, ахали, ужасались... А иные подходили поближе и с озорством кланялись боярам.
За боярами везли на колесах корабль, вьюжный ветер покачивал его мачты. Впереди лошадей шел Петр в бомбардирском кафтане. Выпятив челюсть, ворочая круглыми глазами на людей, бил в барабан. Боялись ему и кланяться, – а ну как не велено. Юродивый, увидя его с барабаном, завопил опять: "Навуходоносор!" – но блаженного оттерли в толпу, спрятали. На корабле стояли, одетые голландскими матросами: Лефорт, Гордон, усатый Памбург, Тиммерман и нововозведенные полковники Вейде, Менгден, Граге, Брюс, Левингстон, Сальм, Шлиппенбах... Они смеялись, посматривая сверху, дымили трубками, притоптывали на морозе.
Когда Петр поравнялся с церковкой, Иван Артемич дернул неживую Саньку и повалился на колени. "Дура, кланяйся, – зашептал торопливо, – не моего, не твоего ума это дело".
Поп Филька раскрыл большой рот и басом захохотал (царь даже обернулся на него), хохоча, поднял руки, повернулся спиной и так, с воздетыми руками, ушел в церковь...
Шествие миновало. Иван Артемич поднялся с колен, глубоко надвинул шапку.
– Да, – сказал раздумчиво, – конешно... Да... Все-таки... Ай, ай... Ну, ладно! – И – сердито – Саньке: – Ну, будет тебе, очнись... Пойдем, пуху-то купим...
14
Дивились: откуда у него, у дьявола, берется сила. Другой бы, и зрелее его годами и силой, давно бы ноги протянул. В неделю уже раза два непременно привозили его пьяного из Немецкой слободы. Проспит часа четыре, очухается и только и глядит – какую бы ему еще выдумать новую забаву.