Пётр Первый - Книга первая - Глава 5

В стороне от кузниц в опрятном кирпичном домике в окно глядело розовое, как после бани, бритое лицо в колпаке. Это был управляющий заводом – немец Клейст. Он постучал о стекло табачной трубкой. Сторож торопливо подвел Жемова и Цыгана, объяснил – кто они и откуда. Клейст поднял нижнюю часть окошечка, высунулся, поджав губы. Колпачная кисточка качалась впереди полного лица. Цыган с враждой, со страхом глядел на кисточку... "Ох, душегуб!" – подумал.

Позади Клейста на чистом столе стояла жареная говядина, румяные хлебцы и золоченая чашка с кофеем. Приятный дымок от трубки полз в окно. Глаза его, бездушные, как лед, проникали в самое нутро русское. Достаточно оглядев обоих колодников, проговорил медленно:

– Кто обманывает – тому плехо. Присылают негодных мужикофф, свинячьих детей... Ничего не умеют – о, сволочь. Ты добрый кузнец – хорошо... Но если обманываешь – я могу повесить... (Постучал трубкой о подоконник.) Да, повесить я тоже могу, мне дан закон... Сторож, отведи дуракофф под замок...

По дороге сторож сказал им вразумительно:

– То-то, ребята, с ним надо сторожко... Чуть упущение, проспал али поленился, он без пощады.

– Не рот разевать пришли! – сказал Жемов. – Мы еще и немца вашего поучим...

– А вы кто будете-то? Слышно – воры-разбойнички? За что вас, собственно?

– Мы, божия душа, с этим кривым в раскол пробирались на святую жизнь, да черт попутал...

– А, ну это другое дело, – ответил сторож, отмыкая замок на низенькой двери. – У нас порядки, чтобы знать, вот какие... Идите, я свечу вздую... (Спустились в подклеть. Лучики света сквозь дырки железного фонаря ползуче осветили нары, дощатые столы, закопченную печь, на веревках – лохмотья.) Вот какие порядки... Утром в четыре часа я бью в барабан, – молитва и – на работу. В семь – барабан, – завтракать, – полчаса... Часы при мне, видел? (Вытащил медные, с хорошую репу, часы, показал.) Опять, значит, на работу. В полдень – обед и час спать. В семь ужин – полчаса и в десять – шабаш...

– А не надрываются? – спросил Цыган.

– Которые, конечно, не без этого. Да ведь, милый, – каторга: кабы ты не воровал, на печи бы лежал, дома... Есть у нас пятнадцать человек с воли, наемных, – те в семь шабашут и спят отдельно, в праздники ходят домой.

– И что же, – еще хрипче спросил Цыган, сидя на нарах, – нам это навечно?

Жемов, уставясь на светлые дырки круглого фонаря, мелко закашлялся. Сторож буркнул что-то в усы. Уходя, захватил фонарь.

22

Почтенная, с пегой проседью борода расчесана, волосы помазаны коровьим маслом, шелковый пояс о сорока именах святителей повязан под соски по розовой рубахе... И не на это даже, а на круглый, досыта сытый живот Ивана Артемича Бровкина глядели мужики – бывшие кумовья, сватья, шабры... То-то и дело, что – бывшие... Иван Артемич сидел на лавке, руки засунул под зад. Очи – строгие, без мигания, портки тонкого сукна, сапоги пестрые, казанской работы, с носками – крючком. А мужики стояли у двери на новой рогоже, чтоб не наследили лаптями в чистой горнице.

– Что ж, – говорил им Иван Артемич, – я вам, мужички, не враг. Что могу – то могу, а чего не могу – не прогневайтесь...

– Куренка некуда выпустить, Иван Артемич.

– Скотине-то ведь не скажешь, она и балует, ходит на твой покосик-то.

– А уж пастуха всем миром посечем на твое здоровье.

– Так, так, – повторил Иван Артемич.

– Отпусти скотинку-то.

– Уж так стеснились, так стеснились...