Пётр Первый - Книга первая - Глава 7
– Их кан нихт шпрехен... Я не могу говорить, – бормотал он упавшим голосом... Но говорить не пришлось. Курфюрстина Софья задала сто вопросов, не ждя ответа: о погоде, о дороге, о России, о войне, о впечатлениях путешествия, просунула руку ему под локоть и повела к столу. Сели все трое – лицом к мрачному залу с темными сводами. Мать положила жареную птичку, дочь налила вина. От женщин пахло сладкими духами. Старушка, разговаривая, ласково, как мать, касалась сухонькими пальчиками его руки, еще судорожно сжатой в кулак, ибо ногтей своих он застыдился на снежной скатерти, среди цветов и хрусталя. Софья-Шарлотта угощала его с приятной обходительностью, приподнимаясь, чтобы дотянуться до кувшина или блюда, – оборачиваясь с прельстительной улыбкой:
– Откушайте вот этого, ваше величество... Право, это стоит того, чтобы вы откушали...
Не будь она так красива и гола, не шурши ее надушенное платье, – совсем бы сестра родная. И голоса у них были как у родных. Петр перестал топорщиться, начал отвечать на вопросы. Курфюрстины рассказывали ему о знаменитых фламандских и голландских живописцах, о великих драматургах при французском дворе, о философии и красоте. О многом он не имел понятия, переспрашивал, дивился...
– В Москве – науки, искусства! – сказал он, лягнув ногой под столом. – Сам их здесь только увидел... Их у нас не заводили, боялись... Бояре наши, дворяне – мужичье сиволапое – спят, жрут да молятся... Страна наша мрачная. Вы бы там со страху дня не прожили. Сижу здесь с вами, – жутко оглянуться... Под одной Москвой – тридцать тысяч разбойников... Говорят про меня – я много крови лью, в тетрадях подметных, что-де я сам пытаю...
Рот у него скривился, щека подскочила, выпуклые глаза на миг остекленели, будто не стол с яствами увидел перед собой, а кислую от крови избу без окон в Преображенской слободе. Резко дернул шеей и плечом, отмахиваясь от видения... Обе женщины с испуганным любопытством следили за изменениями лица его...
– Так вы тому не верьте... Больше всего люблю строить корабли... Галера "Принкипиум" от мачты до киля вот этими руками построена (разжал наконец кулаки, показал мозоли)... Люблю море и очень люблю пускать потешные огни. Знаю четырнадцать ремесел, но еще плохо, за этим сюда приехал... А про то, что зол и кровь люблю, – врут... Я не зол... А пожить с нашими в Москве, каждый бешеным станет... В России все нужно ломать – все заново... А уж люди у нас упрямы! – на ином мясо до костей под кнутом слезет... – Запнулся, взглянул в глаза женщин и улыбнулся им виновато: – У вас королями быть – разлюбезное дело... А ведь мне, мамаша, – схватил курфюрстину Софью за руку, – мне нужно сначала самому плотничать научиться.
...............................
Курфюрстины были в восторге. Они прощали ему и грязные ногти, и то, что вытирал руки о скатерть, чавкал громко, рассказывая о московских нравах, ввертывал матросские словечки, подмигивал круглым глазом и для выразительности пытался не раз толкнуть локтем Софью-Шарлотту.
Все – даже чудившаяся его жестокость и девственное непонимание иных проявлений гуманности – казалось им хотя и страшноватым, но восхитительным. От Петра, как от сильного зверя, исходила первобытная свежесть. (Впоследствии курфюрстина Софья записала в дневнике: "Это – человек очень хороший и вместе очень дурной. В нравственном отношении он – полный представитель своей страны".)