Пётр Первый - Книга третья - Глава 3
Говоря без умолку на таком изысканном французском языке, будто она всю жизнь провела в Версале, графиня успела в это время поправить волосы, подкрасить губы, припудриться, надушиться и переменить ночной чепец на испанские кружева... Король Карл тщетно пытался вставить слово, – графиня выпорхнула из кареты и взяла его под руку:
– О мой король, от вас – без ума вся Европа, больше не говорят о принце Евгении Савойском, о герцоге Мальборо, – Евгений и Мальбрук принуждены уступить венок славы королю шведов... Можно извинить мое волнение, – за минуту видеть вас, героя наших сновидений, я безрассудно готова отдать жизнь... Обвиняйте меня в чем хотите, сир, я наконец слышу ваш голос, я счастлива...
Графиня подхватила вертевшуюся под ногами курносую, косматую собачонку и так крепко вцепилась королю под локоть, что ему пришлось бы оказаться смешным, отдирая от себя эту даму.
– Я ем овощи и пью только воду, – отрывисто сказал он, – сомневаюсь, что этим вы могли бы удовлетвориться после излишеств короля Августа... Идите в мою палатку...
Весь шведский лагерь немало был удивлен, увидя своего короля, вытаскивающего из орешника пышную красавицу в разлетающихся на утреннем ветерке легких юбках и кружевах. Король вел ее, зло подняв нос. У палатки ожидали – барон Беркенгельм в изящной позиции, с золотым лорнетом, в преогромном парике, и мужиковатый, громоздкий, спокойно-насмешливый граф Пипер.
Пропустив графиню в палатку, король Карл сказал ему сквозь зубы:
– Этого я вам долго не прощу. – И Беркенгельму: – Найдите, черт возьми, какой-нибудь говядины для этой особы...
Король сел на барабан напротив графини, она – на подушки, подсунутые ей бароном. Завтрак, накрытый на пороховой бочке, превзошел все ожидания, – здесь был паштет, гусиные потроха, холодная дичь, и в кубке работы Бенвенуто Челлини оказалось вино. Король отметил, поджав губы: "Отлично! Я знаю теперь, чем питается этот негодяй Беркенгельм у себя в палатке..." Графиня со вкусом уписывала завтрак, бросая косточки собачонке и продолжая щебетать:
– Ах, Иезус-Мария, зачем ненужное притворство!.. Сир, вы читаете мои мысли... Я приехала сюда с одной надеждой – спасти Речь Посполитую... Это моя миссия, внушенная сердцем... Я хочу вернуть Польше ее беспечность, ее веселье, ее славные пиры, ее роскошные охоты... Польша – в развалинах. Сир, не хмурьте брови, – во всем виновато легкомыслие короля Августа. О, как он раскаивается теперь, что в злой час послушал этого демона, Иоганна Паткуля, и стал вашим врагом... Не злая воля Августа, верьте мне, но лишь Паткуль, достойный четвертования, начал несчастную войну за Ливонию. Паткуль, только Паткуль создал противоестественный союз короля Августа с датским королем и диким чудовищем – царем Петром... Но разве ошибки неисправимы? Разве не выше всех добродетелей – великодушие... О сир, вы – великий человек, вы – великодушны...
Славянские глаза графини сделались похожими на влажные изумруды. Но аппетита она не потеряла. Ее мысли мчались таким галопом, что король Карл с трудом догонял их, и едва только намеревался произнести ответную резкость, как нужно было возражать на новую фразу. Беркенгельм сдерживал вздохи. Пипер, расставя в углу палатки тяжелые ноги, с портфелем, прижатым к животу, тонко улыбался.