1
На бугре, где была поставлена сторожевая вышка, Петр Алексеевич соскочил с коня и полез по крутым перекладинам на площадку. За ним – Чамберс, Меньшиков, Аникита Иванович Репнин и – последним – Апраксин Петр Матвеевич, – этому весьма мешала тучность и верчение головы: шутка ли взлезать на такую страсть – сажен на десять над землей. Петр Алексеевич, привыкший взбираться на мачты, даже не задохнулся, вынул из кармана подзорную трубу, расставя ноги, – стал глядеть.
Нарва была видна, будто на зеленом блюде, – все ее приземистые башни, с воротами и подъемными мостами, на заворотах стен – выступы бастионов, сложенных из тесаного камня, громада старого замка с круглой пороховой башней, извилистые улицы города, острые кровли кирок, вздетые, как гвозди, к небу. На другой стороне реки поднимались восемь мрачных башен, покрытых свинцовыми шапками, и высокие стены, пробитые ядрами, крепости Иван-города, построенной еще Иваном Грозным.
– Наш будет город! – сказал Меньшиков, тоже глядевший в трубу.
Петр Алексеевич ему – сквозь зубы:
– А ты не раздувайся раньше времени.
Ниже города, по реке, в том месте, где на ручье Россонь стояла земляная крепость Петра Матвеевича Апраксина, медленно двигались обозы и войска, плохо различимые сквозь поднятую ими пыль. Они переходили плавучий мост, и конные и пешие полки располагались на левом берегу, верстах в пяти от города. Там уже белелись палатки, в безветрии поднимались дымы, по луговинам бродили расседланные кони... Доносился стук топоров – вздрагивали вершинами, валились вековые сосны.
– Огородились мы только телегами да рогатками, не прикажешь ли еще для бережения и рвы копать, ставить палисады? – спросил князь Аникита Иванович Репнин. Человек он был осторожный, разумный и бывалый в военном деле, отважный без задору, но готовый – если надо для великого дела – и умереть, не пятясь. Не вышел он только лицом и дородством, хотя род свой считал древнее царя Петра, – был плюгав и подслеповат, однако же маленькие глаза его за прищуренными веками поглядывали весьма умненько.
– Рвы да палисады не спасут. Не для того сюда пришли – за палисадами сидеть, – буркнул Петр Алексеевич, поворачивая трубу дальше на запад.
Чамберс, имевший привычку с утра выпивать для бодрости духа добрый стакан водки, просипел горлом:
– Можно велеть солдатам спать не разуваясь, при ружье. Пустое! Если достоверно, что генерал Шлиппенбах стоит в Везенберге – раньше, как через неделю, нельзя ожидать его сикурса...
– Я уж так-то здесь один раз поджидал шведского сикурса... Спасибо, научены! – странным голосом ответил Петр Алексеевич. Меньшиков коротко, грубо засмеялся.
На западе, куда с жадностью глядел Петр Алексеевич, расстилалось море, ни малейший ветерок не рябил его сероватой пелены, дремлющей в потоках света. Там, на отчетливой черте края моря, можно было различить, напрягая зрение, много корабельных мачт с убранными парусами. Это стоял в мертвом штиле флот адмирала де Пру с серебряной рукой.
Апраксин, вцепясь в перильца зыбкой площадки, сказал:
– Господин бомбардир, как же мне не испугаться было эдакой силы – полсотни кораблей и адмирал такой отважный... Истинно – Бог меня выручил, – не дал ему, проклятому, ветра с моря...