Пётр Первый - Книга третья - Глава 4
На холме тоже враз засмеялись. Александр Данилович, который знал, что ему все равно не миновать плетки от Петра Алексеевича, вертелся и прыгал на коне, махал шляпой и скалил зубы шведам, покуда второе ядро не разорвалось совсем рядом и конь, шарахнувшись, не унес его прочь от башни.
Окончив объезд крепости, сосчитав на стенах по крайней мере до трехсот пушек, Петр Алексеевич на обратном пути свернул к памятному домику, слез с лошади и, велев всем ждать, позвал Меньшикова в ту самую комнату, где четыре года тому назад он пожертвовал стыдом и позором ради спасения государства русского. Здесь тогда была хорошая печь, сейчас валялась куча обгорелого кирпича, на полу – грязная солома, – видимо, сюда загоняли овец и коз на ночь. Сел на подоконник разбитого окошечка. Алексашка виновато стоял перед ним.
– Запомни, Данилыч, истинный Бог – увижу еще твое дурацкое щегольство, шкуру спущу плеткой, – сказал Петр Алексеевич. – Молчи, не отвечай... Сегодня ты сам себе выбрал долю... Я думал: кому дать начало над осадным войском, – тебе или фельдмаршалу Огильви? Хотелось в таком деле предпочесть своего перед иноземцем... Сам все напортил, друг сердешный, – плясал, как скоморох, на коне перед генералом Горном! Срамота! Все еще не можешь забыть базары московские! Все шутить хочешь, как у меня за столом! А на тебя Европа смотрит, дурак! Молчи, не отвечай. – Он посопел, забивая трубочку. – И еще – второе: посмотрел я опять на эти стены, смутился я, Данилыч... Второй раз отступить от Нарвы нельзя... Нарва – ключ ко всей войне... Если Карл этого еще не понимает – я понимаю... Завтра мы обложим город всем войском, чтобы птица оттуда не пролетела... Через две недели придут осадные пушки... А дальше как быть? Стены крепки, генерал Горн упрям, Шлиппенбах висит за плечами... Будем здесь топтаться – накличем и Карла из Польши со всей своей армией... Город брать нужно быстро, и крови нашей много лить не хочется... Что скажешь, Данилыч?
– Можно, конечно, придумать хитрость... Это – дело десятое... Но раз фельдмаршал Огильви здесь голова, пусть он уж по книгам и разбирает, что к чему... А что я скажу? Опять глупость какую-нибудь – тяп да ляп – по-мужицки. – Меньшиков топтался, мялся и поднял глаза, – у Петра Алексеевича лицо было спокойное и печальное, таким он его редко видел... Алексашку, как ножом по сердцу, полоснула жалость. – Мин херц, – зашептал он, перекося брови, – мин херц, ну что ты? Дай срок до вечера, приду в палатку, чего-нибудь придумаю... Людей наших, что ли, не знаешь... Ведь нынче – не семисотый год... Не кручинься, ей-ей...
2
В просторном полотняном шатре заботами Нартова, так же как и в петербургском домике, были разложены на походном столе готовальни, инструменты, бумаги, военные карты. Через приподнятые полотнища, как из печи, дышало жаром земли, и – хоть уши затыкай просмоленной пенькой – востро, сухо трещали в траве сверчки.
Петр Алексеевич работал в одной рубашке, распахнутой на груди, в голландских штанах – по колено, в туфлях на босу ногу. Время от времени он вставал из-за стола, и в углу шатра Нартов выливал ему на голову ковш ключевой воды. За эти дни нарвского похода, – как и всегда, впрочем, – накопилось великое множество неотложных дел.