Пётр Первый - Книга третья - Глава 5
– Как расплачиваться? – Кузнец вытер мокрые глаза, расправил усы и уже задумчиво погладил бородку: – Увидишь царя Петру – передай ему поклон... Прибавь там от себя – чего полагается. И скажи, – Кондратий Воробьев просит-де на него не гневаться, глупее людей Кондратию Воробьеву не бывать... Государь ответ мой поймет...
2
За волнистыми полями, за березовыми рощами, за ржаными полосами, далеко за синим лесом стояла радуга, одна ее нога пропадала в уходящей дождевой туче, а там, где она упиралась в землю другой ногой, сверкали и мигали золотые искры.
– Видишь, Андрюшка?
– Вижу...
– Москва...
– Гаврила Иванович, это – вроде как знаменье... Радуга-то нам ее осветила...
– Сам не понимаю – с чего Москва так играет... А ты, чай, рад, что – в Москву-то?
– А то как же... И рад, и страшно...
– Приедем, – прямо в баню... Утречком сбегаю к князю-кесарю... Потом сведу тебя к царевне Наталье Алексеевне...
– Вот то-то и страшно...
– Слушай, ямщик, – сказал Гаврила на этот раз даже вкрадчиво, – погоняй, соколик, человечно прошу тебя, погоняй...
После дождя дорога была угонистая. Летели комья с копыт. Блестела листва на березах. Ветерок стал пахучий. Навстречу тянулись пустые телеги с мужиками, с непроданной коровенкой или хромой лошадью, привязанной к задку. Проплывал верстовой столб с орлом и цифирью: до Москвы 34 версты... Опять у дороги – плохонькие избенки, стоявшие, которая – бочком, которая – задом, и за седыми ветлами на кладбище – облупленный шатер церквенки. И опять поперек улицы перед самой тройкой бежит голопузый мальчишка, закидывая волосы, будто он конь. Ямщик перегнулся, обжигая его кнутом по изъеденному комарами месту, откуда растут ноги, но тот – хоть бы что – только шмыгнул, провожая круглыми глазами тройку.
И опять – с горки на горку. Взглянешь направо, где сквозь кусты блестит речка, – бородатые мужики в длинных рубахах, один впереди другого, широко расставляя ноги, идут по лугу, враз взблескивают косами. Взглянешь налево – на лесной опушке, на краю тени, лежит стадо, и пастушонок бегает с кнутом за пегим бычком, а за ним, взмахивая из травы ушами, скачет умная собачка... Опять полосатый верстовой столб: 31 верста... Гаврила застонал:
– Ямщик, ведь только три версты проехали...
Ямщик обернул к нему веселое лицо с беспечно вздернутым носом, который, казалось, только для того и пристроился между румяных щек, чтобы смотреться в рюмку:
– Ты, боярин, версты не по столбам считай, по кабакам их считай, в столбах верности нет... Гляди, – сейчас припустим...
Он вдруг вскрикнул протяжно: "Ой-ой-ой, лошадушки!" – откинулся, бросил вожжи, большеголовые разномастные лошаденки помчались вскачь, круто свернули и стали у кабака, у старой длинной избы с высокой вехой, торчавшей над воротами, и с вывеской, – для грамотных, – выведенной киноварью по лазоревому полю над дверью: "Къобакъ"...
– Боярин, что хочешь делай, кони зарезались, – весело сказал ямщик и снял с головы высокую войлочную шапку, – хочешь... до смерти бей, а лучше прикажи поднести зелененького.
Целовальник, одетый по-старинному, в клюквенном кафтане с воротником – выше лысины, уже вышел на гнилое крылечко, умильный, свежий, и держал на подносе три рюмки зеленого вина и три кренделя с маком для закуски... Делать нечего, пришлось вылезти из телеги, размяться...