Пётр Первый - Книга первая - Глава 4
Василий Волков кинулся к телеге: "Покажи!" – Ивашка расшпилил воз, трясясь от страху... Гуси тощие, куры синие, мука в комках...
– Ты чего привез? Ты чего мне привез, пес паршивый! – неистово закричал Волков. – Воруете! Заворовались! – Дернул из воза кнут и начал стегать Ивашку. Тот стоял без шапки, не уклонялся, только моргал. Хитрый был мужик, понял: пронесло беду, пускай постегает, через полушубок не больно...
Кнут переломился в черенке. Волков, разгораясь, схватил Ивашку за волосы. В это время от дворца быстро подбегали двое в военных кафтанах. Ивашка подумал: "На подмогу ему, ну – пропал..." Передний, – что пониже ростом, – вдруг налетел на Волкова, ударил его в бок... Господин едва не упал, выпустив Ивашкины волосы. Другой, что повыше, – синеглазый, с длинным лицом, громко засмеялся... И все трое начали спорить, лаяться... Ивашка испугался не на шутку, опять стал на колени... Волков шумел:
– Не потерплю бесчестья! Оба мои холопы! Прикажу бить их без пощады... Мне царь – не указка...
Тогда синеглазый, прищурясь, перебил его:
– Постой, постой, повтори-ка... Тебе царь – не указка? Алеша, слышал противные слова? (Ивашке.) Слышал ты?
– Постой, Александр Данилыч... – Гнев сразу слетел с Васьки Волкова. – В беспамятстве я проговорил слова, ей-ей в беспамятстве... Ведь мой же холоп меня же чуть не до смерти...
– Пойдем к Петру Алексеевичу, там разберемся...
Алексашка зашагал к дворцу, Волков – за ним, – на полпути стал хватать за рукав. Третий не пошел за ними, остался около воза и тихо сказал Ивашке:
– Батя, ведь это я... Не узнал? Я – Алеша...
Совсем заробел Ивашка. Покосился. Стоит чистый юноша, в дорогом сукне, ясных пуговицах, накладные волосы до плеч, на боку – палаш. Все может быть и Алеша... Что тут будешь делать? Ивашка отвечал двусмысленно:
– Конечно, как нам не признать... Дело отецкое...
– Здравствуй, батя.
– Здравствуй, честный отрок...
– Что дома-то у нас?
– Слава Богу.
– Живете-то как?
– Слава Богу...
– Батя, не узнаешь ты меня...
– Все может быть...
Ивашка, видя, что битья и страданья больше не будет, надел шапку, подобрал сломанный кнут, сердито начал зашпиливать раскрытый воз. Отрок не уходил, не отвязывался. А может, и в самом деле это пропавший Алешка? Да что из того, – высоко, значит, птица поднялась. С большого ли ума признавать-то его – приличнее и не признавать... Все же глаз у Ивашки хитро стал щуриться.
– Отсюда бы мне в Москву надо, старуха велела соли купить, да денег ни полушки... Алтын бы пять али копеек восемь дали бы, за нами не пропадет, люди свои, отдадим...
– Батя, родной...
Алешка выхватил из кармана горсть, да не медных, – серебра: рубля с три али более. Ивашка обомлел. И когда принял в заскорузлую, как ковш, руку эти деньги, – затрясся, и колени сами подогнулись – кланяться... Алеша махнул ручкой, убежал... "Ах, сынок, ах, сынок", – тихо причитывал Ивашка. Сощуренные глаза его быстро посматривали, – не видал ли эти деньги кто из челяди? Две деньги сунул за щеку для верности, остальные в шапку. Поскорее выгрузил воз, сдав добро господскому слуге под расписку, и, нахлестывая вожжами, погнал в Москву.
Плохо бы отозвались Ваське Волкову его слова: "Мне-де царь – не указка", – спознаться бы ему с заплечными мастерами в приказе Тайных дел... Но, вскочив за Алексашкой в сени, он повис у него на руке, проволокся несколько по полу и, плача, умолил взять перстень с лалом – сдернул с пальца...