Рассказы Ивана Сударева - Глава 4. Нина

Чем здоровее человек, да чем грубее и проще жизнь наша, тем он чувствительнее. Не так ли?.. Пустое болтают, будто у Ивана Сударева вовсе нет нервов. Как начнешь иной раз вздыхать, привяжутся жалостливые воспоминания, – уходишь от разговоров, ложишься на траву... Ветер качает травинки, метелки, виден край неба... И сердце стучит в землю: матушка, земля родная, отворись, приласкай дорожного человека...

Вспоминается мне один случай в начале войны. Вам известно – и рассказывать не стоит, в каком красивом положении оказались наши пограничные войска, когда он в первый же день разбомбил наши аэродромы. В тылу некоторые и до сих пор говорят, будто части Красной Армии тогда бежали. Нет, не оскорбляйте безвестных могил, в них лежат преданные сыны родины, – жизнью своей они купили возможность нашей победы. Об их груди разбилось безудержное немецкое нахальство. Стволы пулеметов и винтовок накалялись докрасна – так мы дрались отступая. Он окружал нас бесчисленными танками, автоматчиками, бомбил и забрасывал минами, как хотел. Мы пробивались и пробились; нам было туго, но и немец ужаснулся от своих потерь.

Не спорю, – были среди нас малодушные. Вылежав без памяти бомбежку, отряхивались и глаза отворачивали: "Ну, его взяла..." Эти сдавались. И еще была причина. Нас многому учили, но не все крепко усвоили, что в бою у каждого должна быть инициатива. Мы глядели на командира, – он отвечал за все... А если он убит? Мы – без головы?.. Вот что тогда губило многие части... И тогда же стала расти у нас инициатива... Народ смышленый, в драке злой... Гордость наша стонала. Как праздника ждали – добраться до него врукопашную.

Неман остался позади. Мы потеряли связь с частями. И тут немец навалился со всех сторон. Мы наскоро вырыли узкие щели, сидим в них – бронебойных пуль у нас и тех нет. А он клюет нас минами со всех сторон, самолеты – волна за волной, земля скрипит от взрывов, пыль, вонючая гарь, в глазах, ушах забито песком. Иной подлец так низко пронесется, поливая из пулеметов, – белесую рожу его успеешь разглядеть.

А мы сидим. Заповеди наши помните? Не признаем себя окруженными и – все. И ему остается самое нежелательное – иди с нами на рукопашное сближение. И точно, – все стихло, ни выстрела, в небе – ни звука. Начинаем слышать, как шумит лес. Высовываемся из щелей, видим – зарево заката, большущее солнце в последний раз светит нам из-под тучи.

Берем легко раненных, способных держать винтовку или хоть ногами передвигать... Осторожно – перебежками направляемся к лесу. Там, – знаем, – группа автоматчиков и пулеметы. Ползем впритирку к траве между кочками, – одна забота – ближе подобраться, на "ура". А ему бы уж время открыть по нас огонь.

Помню, – дрожь меня пробрала: что за черт! – мы уже в полутораста шагах, он должен нас обнаружить, почему он молчит? Встаю, прижимаюсь грудью к березе, вглядываюсь, – на опушке никакого движения. В чем тут уловка? И вдруг начинается трескотня в глубине леса, правее этого места. Трассирующие пули, – синие, красные, зеленые, – замелькали, потянулись нитками. И слышим – русское "ура!". Глотки у нас сами разинулись, – мы поднялись и тоже – "ура!". Проскочили то место, где еще днем сидели немцы, и встретили их в лесной чаще. И отвели душу на этих автоматчиках.