Рассказы Ивана Сударева - Глава 3. Семеро чумазых
– Ага, воинство! – сказал генерал, подходя к ним, – Беглые военнопленные? Ну что, ответственности испугались? Красная Армия, значит, не на Урале. Красная Армия сама к вам пришла... Так как же вы расцениваете ваш поступок, – сложили оружие перед врагом! Согласны ему воду возить, капониры чистить?
И он принялся их ругать обидными выражениями. Пареньки молчали, лишь у одного глаза затуманились слезой, у другого между бровей легла упрямая морщина. Одеты все были худо, плохо – в старые бараньи полушубки, в короткие куртки, на одном – ватная женская кацавейка.
– Красноармейскую шинель променяли на бабий салоп! Честь на стыд променяли! Кому вы такие нужны! – крепким голосом рассуждал генерал, похаживая по фронту. – Немца бить – не кур щупать... Определите сами свою судьбу. Кто из вас может ответить простосердечно?
Ответил крепенький паренек с водянисто-голубыми глазами, с упрямой морщиной над коротким носом:
– Мы вполне сознаем свою вину, ни на кого ее не сваливаем. Мы обрадовались вашему приходу, мы просим разрешить нам кровью расплатиться с фашистами... – Он кивнул на губастого паренька, с изумленной и счастливой улыбкой глядевшего на генерала. – Его, Константина Костина, сестра, Мавруня, найдена нами в лесу, повешенная за ногу, с изрезанным животом... Ее мы хорошо знали, у нас сердце по ней сохло... Так что воду возить фашистам мы не согласны...
Константин Костин сказал:
– Товарищ генерал-майор, в вашей группе танков нет. Мы знаем, где брошенные танки, мы можем их откопать и отремонтировать, – это наше предложение... Мы танкисты.
– Ты что скажешь? – спросил генерал у пятнистого.
– Танки есть. Неподалеку в болоте сидит "КВ" и два средних. И еще знаем, где танки. Немцы пытались их вытащить, целыми деревнями народ сгоняли, да бросили. А мы знаем, как их вытащить. Конечно, население поснимало с них части, растащило. Ремонт будет тяжелый. Я сам механик-водитель, – видите, – у меня лицо чумазое: горел два раза... но справился.
– Хорошо. Мы этот вопрос обсудим, – сказал генерал. – Подите хоть в немецкие, что ли, шинелишки оденьтесь, дьяволы.
Отдохнув сутки, кавалерийские полки двинулись в пылающий войною край, где действовало много мелких партизанских отрядов и десантников-парашютистов. Там был "слоеный пирог". Не проходило ночи, чтобы какую-нибудь деревню не окружили партизаны, подобравшись по глубоким снегам. Часовой, наставивший выше каски воротник бараньего тулупа, со слабым криком падал под ударом ножа. Партизаны входили в прелые, набитые спящими немцами избы. Тот из немцев, кто умудрялся выскочить из этого ада выстрелов, воплей, ударов – на улицу, все равно далеко не уходил, – одного валила пуля, другого пристукивал дед Мороз, променявший сказочную и елочную профессию на вымораживание немцев. Проселки стали непроезжими. По большакам проскакивали лишь грузовые колонны под сильной охраной, и то не всегда. Движение по железной дороге прекратилось, – путь был загроможден подорванными на минах паровозами и вагонами, вставшими дыбом друг на друга. Немцы теряли голову в этой "проклятой русской анархии".