Евгений Онегин - Глава первая
Хотел писать – но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
44
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он – с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а все без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
45
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
46
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Все это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
47
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою[16]
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
48
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит.[17]
Все было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной[18] раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая...
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав![19]
49
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона[20]
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
50
Придет ли час моей свободы?
Пора, пора! – взываю к ней;
Брожу над морем,[21] жду погоды,
Маню ветрила кораблей.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии,
И средь полуденных зыбей,
Под небом Африки моей,[22]
Вздыхать о сумрачной России,
Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил.
51
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк.
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не видя
Иль предузнав издалека
Кончину дяди старика.
52
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань, готовую земле.
53
Нашел он полон двор услуги;
[16] - Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича:
Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак.Без звезд и без месяца вся озаряется дальность.На взморье далеком сребристые видны ветрилаЧуть видных судов, как по синему небу плывущих.Сияньем бессумрачным небо ночное сияет,И пурпур заката сливается с златом востока:Как будто денница за вечером следом выводитРумяное утро. – Была то година златая.Как летние дни похищают владычество ночи;Как взор иноземца на северном небе пленяетСиянье волшебное тени и сладкого света,Каким никогда не украшено небо полудня;Та ясность, подобная прелестям северной девы,Которой глаза голубые и алые щекиЕдва оттеняются русыми локон волнами.Тогда над Невой и над пышным Петрополем видятБез сумрака вечер и быстрые ночи без тени;Тогда Филомела полночные песни лишь кончитИ песни заводит, приветствуя день восходящий.Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры;Роса опустилась; Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел,Нева не колыхнет; разъехались гости градские;Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо;Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою;Лишь крик протяженный из дальней промчитсядеревни,Где в ночь окликается ратная стража со стражей.Все спит. [17] - Въявь богиню благосклонну
Зрит восторженный пиит,
Что проводит ночь бессонну,
Опершися на гранит.
(Муравьев. Богине Невы) [18] - Мильонная – название улицы в Санкт-Петербурге. [19] - Торкватовые октавы – стихи итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544–1595). [20] - Гордой лирой Альбиона А. С. Пушкин называет творчество английского поэта Байрона. [21] - Писано в Одессе. [22] - См. первое издание Евгения Онегина.