Волки и овцы - Действие третье

Мурзавецкий. Меня ведь не испугаешь; ну, да я, пожалуй, и не пойду, не надо. Я, знаете ли, хотел мое дело с ней миром; а теперь нет, шалишь, морген фри!

Лыняев. Что вам за охота миром?

Мурзавецкий. Да ведь жаль, чорт возьми! Пятьдесят тысяч должна.

Лыняев. Хорошие деньги.

Мурзавецкий. Да я не хотел брать, зачем! Я просто, монтер, хотел, сан-фасон, предложить руку, чтобы, компрене ву, соединить капиталы. У меня ничего... то есть нет, что я! У меня состояние, у нее состояние, какие тут иски да взыски!

Лыняев. Хорошо бы, только она за вас не пойдет.

Мурзавецкий. Ну, так уж не взыщи, не помилую. Ах, моншер, что я с ней сделаю! Ограблю, начисто ограблю!

Лыняев. Пятьдесят тысяч потребуете?

Мурзавецкий. Нет, уж тут не пятидесятью пахнет. Полтораста! Усадьба эта моя будет, через неделю моя.

Лыняев. Вот и хорошо, соседи будем. (Жмет руку Мурзавецкого.) Прошу любить да жаловать. А теперь вам пора домой! Вон это не ваш ли экипаж? Вероятно, Меропа Давыдовна за вами прислала.

Мурзавецкий. Да, она ждет; я обещал решительный ответ привезти.

Лыняев. Уж чего же решительнее!

Мурзавецкий. А ведь жаль мадам Купавину, плакать будет. Оревуар! (Уходит.)

Слышен свист и голос: "Тамерлан, иси!" С противоположной стороны входят Глафира и Горецкий.

Явление седьмое

Лыняев, Глафира, Горецкий.

Глафира. Вот, рекомендую: Горецкий, Клавдий. (Горецкому.) А это Михайло Борисыч Лыняев, наш сосед, помещик.

Горецкий (снимая фуражку). Я их знаю-с.

Лыняев. Наденьте, пожалуйста!

Горецкий. Ничего-с. Глафира Алексеевна, позвольте для вас какую-нибудь подлость сделать. Лыняев. Вот странная просьба.

Горецкий. Ничего не странная-с. Чем же я могу доказать? Нет, уж вы не мешайте. Глафира Алексеевна, хотите, весь этот забор изломаю?..

Глафира. Нет, зачем?

Горецкий. Как бы я для вас прибил кого-нибудь, вот бы трепку задал веселую!

Лыняев. Да ведь за это судить будут.

Горецкий. А пущай их судят.

Лыняев. Да ведь посадят.

Горецкий. А посадят, так сидеть будем. Глафира Алексеевна, прикажите какую-нибудь подлость сделать!

Глафира. Я уж, право, не знаю, что вам приказать.

Лыняев. Да зачем непременно подлость? Попросите его правду сказать.

Глафира. Ну, вот я попрошу вас мне правду сказать, вы скажете?

Горецкий. Какую правду-с?

Глафира. А вот какую мы спросим.

Горецкий. Извольте-с, все, что угодно-с.

Лыняев. А если секрет?

Горецкий. Да хотя бы рассекрет. У меня своих секретов нет, а если какой чужой, так что мне за надобность беречь его. Я для Глафиры Алексеевны все на свете...

Лыняев (подавая Глафире письмо). Спросите, кто это писал?

Глафира (показывая письмо Горецкому). Скажите, кто это писал?

Горецкий. Эх! Спросите что-нибудь другое!

Лыняев. А говорили, что все на свете.

Горецкий. Да мне что ж, я пожалуй; только за это деньги заплачены.

Лыняев. Сколько?

Горецкий. Десять рублей.

Лыняев. А если я дам пятнадцать?

Горецкий. А если дадите, скажу.

Лыняев. Так вот, возьмите! (Дает деньги.)

Горецкий (берет деньги). Покорно благодарю-с. (Кладет деньги в разные карманы.) Десять назад отдам, – скажу, мало дали. Это я писал-с.

Лыняев. Вы? Ну, так вы мне очень нужны будете. У вас есть свободное время?

Горецкий. Да у меня всегда свободное время-с.

Лыняев. Хотите ехать ко мне сегодня же? Я вам) и заплачу хорошо, и стол у меня хороший, и вино, какое вам угодно.

Горецкий. С удовольствием-с. Что ж, Глафира Алексеевна, прикажите какую-нибудь подлость сделать!

Глафира. Да ведь уж вы сделали.

Горецкий. Велика ли эта подлость! Да и за деньги.