Еще никто в доме отставного гвардии поручика Стахова не видал его таким кислым и в то же время таким самоуверенным и важным, как в тот день. Он вошел в гостиную в пальто и шляпе – вошел медленно, широко расставляя ноги и стуча каблуками; приблизился к зеркалу и долго смотрел на себя, с спокойною строгостью покачивая головой и кусая губы. Анна Васильевна встретила его с наружным волнением и тайною радостью (она его иначе никогда не встречала); он даже шляпы не снял, не поздоровался с нею и молча дал Елене поцеловать свою замшевую перчатку. Анна Васильевна стала его расспрашивать о курсе лечения – он ничего не отвечал ей; явился Увар Иванович – он взглянул на него и сказал: "Ба!" С Уваром Ивановичем он вообще обходился холодно и свысока, хотя признавал в нем "следы настоящей стаховской крови". Известно, что почти все русские дворянские фамилии убеждены в существовании исключительных, породистых особенностей, им одним свойственных: нам не однажды довелось слышать толки "между своими" о "подсаласкинских" носах и "перепреевских" затылках. Зоя вошла и присела перед Николаем Артемьевичем. Он крякнул, опустился в кресла, потребовал себе кофею и только тогда снял шляпу. Ему принесли кофею; он выпил чашку и, посмотрев поочередно на всех, промолвил сквозь зубы: "Sortez, s'il vous plaît" [1], и, обратившись к жене, прибавил: "Et vous, madame, restez, je vous prie" [2].
Все вышли, кроме Анны Васильевны. У нее голова задрожала от волнения. Торжественность приемов Николая Артемьевича ее поразила. Она ожидала чего-то необыкновенного.
– Что такое! – воскликнула она, как только дверь затворилась.
Николай Артемьевич бросил равнодушный взгляд на Анну Васильевну.
– Ничего особенного, что это у вас за манера тотчас принимать вид какой-то жертвы? – начал он, безо всякой нужды опуская углы губ на каждом слове. – Я только хотел вас предуведомить, что у нас сегодня будет обедать новый гость.
– Кто такой?
– Курнатовский, Егор Андреевич. Вы его не знаете. Обер-секретарь в сенате.
– Он будет сегодня у нас обедать?
– Да.
– И вы только для того, чтобы мне это сказать, велели всем выйти?
Николай Артемьевич снова бросил на Анну Васильевну взгляд, на этот раз уже иронический.
– Вас это удивляет? Погодите удивляться.
Он умолк. Анна Васильевна тоже помолчала немного.
– Я желала бы, – заговорила она...
– Я знаю, вы меня всегда считали за "имморального" человека, – начал вдруг Николай Артемьевич.
– Я! – с изумлением пробормотала Анна Васильевна.
– И, может быть, вы и правы. Я не хочу отрицать, что действительно я вам иногда подавал справедливый повод к неудовольствию ("серые лошади!" – промелькнуло в голове Анны Васильевны), хотя вы сами должны согласиться, что при известном вам состоянии вашей конституции...
– Да я вас нисколько не обвиняю, Николай Артемьевич.
– C'est possible [3]. Во всяком случае я не намерен себя оправдывать. Меня оправдает время. Но я почитаю своим долгом уверить вас, что знаю свои обязанности и умею радеть о... о пользах вверенного мне... вверенного мне семейства.
[1] - «Выйдите, пожалуйста» (франц.). [2] - «А вы, сударыня, останьтесь, прошу вас» (франц.). [3] - Возможно (франц.).