– К вам пришел какой-то, кто его знает, слесарь, что ль, какой, – говорил на следующий вечер Берсеневу его слуга, отличавшийся строгим обхождением с барином и скептическим направлением ума, – хочет вас видеть.
– Позови, – промолвил Берсенев.
Вошел "слесарь". Берсенев узнал в нем портного, хозяина квартиры, где жил Инсаров.
– Что ты? – спросил он его.
– Я к вашей милости, – начал портной, медленно переставляя ноги и по временам взмахивая правою рукой с захваченным тремя последними пальцами обшлагом. – Наш жилец, кто его знает, оченно болен.
– Инсаров?
– Точно так, наш жилец. Кто его знает, вчера еще с утра был на ногах, вечером только пить просил, наша хозяйка ему и воду носила, а ночью залопотал, нам-то слышно, потому перегородка; а сегодня утром уж и без языка, лежит, как пласт, а жар от него, боже ты мой! Я подумал, кто его знает, умрет того и гляди; в квартал, думаю, надо дать знать. Потому как он один; да хозяйка мне говорит: "Сходи, мол, ты к тому жильцу, у кого наш-то на даче нанимался: может, он тебе что скажет аль сам придет". Вот я к вашей милости и пришел, потому как нам нельзя, то есть...
Берсенев схватил фуражку, сунул портному в руку целковый и тотчас поскакал с ним на квартиру Инсарова.
Он нашел его лежащего на диване в беспамятстве, не раздетого. Лицо его страшно изменилось. Берсенев тотчас приказал хозяину с хозяйкой раздеть его и перенесть на постель, а сам бросился к доктору PI привез его. Доктор прописал разом пиявки, мушки, каломель и велел пустить кровь.
– Он опасен? – спросил Берсенев.
– Да, очень, – отвечал доктор. – Сильнейшее воспаление в легких; перипневмония в полном развитии, может быть, и мозг поражен, а субъект молодой. Его же силы теперь против него направлены. Поздно послали, а впрочем, мы все сделаем, что требует наука.
Доктор был еще сам молод и верил в науку.
Берсенев остался на ночь. Хозяин и хозяйка оказались добрыми и даже расторопными людьми, как только нашелся человек, который стал им говорить, что надо было делать. Явился фельдшер – и начались медицинские истязания.