Три встречи - Глава 1
– Как вам сказать... Особенного этакого, чтобы... ничего. Он всегда скучный такой был, сумнительный человек. Закряхтит, закряхтит, бывало. Скучно, дескать, мне. Ну, да ведь уж лета его какие были. В последнее время он точно что-то задумываться начал. Придет, бывало, к нам на деревню; я-то ему племянником довожусь: "Что, брат Вася, скажет, приди-ка, брат, переночуй-ка у меня!" – "А что, дяденька?" – "Да так, страшно что-то; скучно одному". Ну и пойдешь к нему. Бывало, выдет на двор, посмотрит, посмотрит этак на дом, закачает, закачает головой, да как вздохнет... Перед самой той ночью, как ему то есть жизнь покончить, он тоже пришел к нам, позвал меня. Ну, я и пошел. Вот пришли мы к нему во флигелек, посидел он маленько на лавочке, встал, да и вышел. Я жду, – что, мол, долго он не идет, вышел на двор, крикнул: "Дяденька! а, дядя?" Не откликается дяденька. Я думаю: куда, мол, он это пошел, не в дом ли? да и пошел в дом. Уж смеркаться начинало. Вот прохожу я мимо кладовой, слышу, скребет там что-то за дверью; я взял, да дверь и отворил; глядь, а он там сидит, прикорнул под окном. "Что, мол, говорю, дяденька, вы тут делаете?" А он как обернется да как гикнет на меня, а глаза-то у него такие быстрые, быстрые, так и горят, как у кота. "Что тебе? Разве не видишь – бреюсь?" И голос такой хриплый. У меня вдруг волосы так дыбом и поднялись, и, сам не знаю отчего, так мне страшно стало... знать, о ту пору бесы-то его уж обступили. "Впотьмах-то", – говорю я, а у самого так колени и дрожат. "Ну, говорит, хорошо, ступай". Я пошел, и он из кладовой вышел и дверь на замок запер. Вот пришли мы опять во флигелек, страх с меня тотчас и соскочил. "Что, мол, говорю я, дяденька, ты в кладовой делал?" Он так и всполохнулся. "А ты молчи, говорит, молчи!" да и полез на лежанку. "Ну, – думаю я, – лучше не стану я с ним заговаривать: вишь, он сегодня что-то того, нездоров, должно быть". Вот я взял, да и лег тоже на лежанку. А ночник горит в углу. Вот лежу я, и так, знаете, дремится мне... Вдруг, слышу, дверь тихонько скрып... да и отворилась... так, немножко. А дяденька-то к двери спиной лежал, да и на ухо он всегда, вы, может, припомните, туг бывал. А тут как вскочит вдруг... "Кто меня зовет, а? кто? за мной пришел, за мной!" – да без шапки на двор... Я подумал: "Что с ним это?" – да, грешный человек, тут же и заснул. На другое утро просыпаюсь... нет Лукьяныча. Вышел из комнатки, стал его кликать – нету нигде. Спрашиваю у сторожа: "Не видал, мол, не выходил дяденька?" – "Нет, говорит, не видал". – "Что, брат, говорю, нет его что-то..." – "Ой!" Мы так оба и струхнули. "Пойдем, говорю, Федосеич, пойдем, говорю, посмотрим, нет ли его в доме". – "Пойдем, говорит, Василий Тимофеич", а сам бел, как глина. Пошли мы в дом... стал я проходить мимо кладовой, да как глянул, а замок-то висит на пробое открытый, я толк в дверь, а дверь-то изнутри заперта... Федосеич тотчас обежал кругом, посмотрел в окно. "Василий Тимофеич! кричит, ноги висят, ноги..." Я к окну. А ноги-то это его, Лукьянычевы ноги. Так посереди комнаты и повесился... Ну, послали за судом... Сняли его с веревки: двенадцатью узлами завязана была веревка.
– Ну, что же суд?