Записки охотника - Свидание
– Да, да, – заговорил он наконец, – тебе сначала будет тяжело, точно. (Он снисходительно потрепал ее по плечу; она тихонько достала с своего плеча его руку и робко ее поцеловала.) Ну, да, да, ты точно девка добрая, – продолжал он, самодовольно улыбнувшись, – но что же делать? Ты сама посуди! Нам с барином нельзя же здесь остаться; теперь скоро зима, а в деревне зимой – ты сама знаешь – просто скверность. То ли дело в Петербурге! Там просто такие чудеса, каких ты, глупая, и во сне себе представить не можешь. Дома какие, улицы, а обчество, образованье – просто удивленье!.. (Акулина слушала его с пожирающим вниманьем, слегка раскрыв губы, как ребенок.) Впрочем, – прибавил он, заворочавшись на земле, – к чему я тебе это все говорю? Ведь ты этого понять не можешь.
– Отчего же, Виктор Александрыч? Я поняла; я все поняла.
– Вишь какая!
Акулина потупилась.
– Прежде вы со мной не так говаривали, Виктор Александрыч, – проговорила она, не поднимая глаз.
– Прежде?.. прежде! Вишь ты!.. Прежде! – заметил он, как бы негодуя.
Они оба помолчали.
– Однако мне пора идти, – проговорил Виктор и уже оперся было на локоть...
– Подождите еще немножко, – умоляющим голосом произнесла Акулина.
– Чего ждать?.. Ведь уж я простился с тобой.
– Подождите, – повторила Акулина.
Виктор опять улегся и принялся посвистывать. Акулина все не спускала с него глаз. Я мог заметить, что она понемногу приходила в волненье: ее губы подергивало, бледные ее щеки слабо заалелись...
– Виктор Александрыч, – заговорила она наконец прерывающимся голосом, – вам грешно... вам грешно, Виктор Александрыч, ей-богу!
– Что такое грешно? – спросил он, нахмурив брови, и слегка приподнял и повернул к ней голову.
– Грешно, Виктор Александрыч. Хоть бы доброе словечко мне сказали на прощанье; хоть бы словечко мне сказали, горемычной сиротинушке...
– Да что я тебе скажу?
– Я не знаю; вы это лучше знаете, Виктор Александрыч. Вот вы едете, и хоть бы словечко... Чем я заслужила?
– Какая же ты странная! Что ж я могу?
– Хоть бы словечко...
– Ну, зарядила одно и то же, – промолвил он с досадой и встал.
– Не сердитесь, Виктор Александрыч, – поспешно прибавила она, едва сдерживая слезы.
– Я не сержусь, а только ты глупа... Чего ты хочешь? Ведь я на тебе жениться не могу? ведь не могу? Ну, так чего ж ты хочешь? чего? (Он уткнулся лицом, как бы ожидая ответа, и растопырил пальцы.)
– Я ничего... ничего не хочу, – отвечала она, заикаясь и едва осмеливаясь простирать к нему трепещущие руки, – а так хоть бы словечко, на прощанье...
И слезы полились у ней ручьем.
– Ну, так и есть, пошла плакать, – хладнокровно промолвил Виктор, надвигая сзади картуз на глаза.
– Я ничего не хочу, – продолжала она, всхлипывая и закрыв лицо обеими руками, – но каково же мне теперь в семье, каково же мне? И что же со мной будет, что станется со мной, горемычной? За немилого выдадут сиротиночку... Бедная моя головушка!
– Припевай, припевай, – вполголоса пробормотал Виктор, переминаясь на месте.
– А он хоть бы словечко, хоть бы одно... Дескать, Акулина, дескать, я...
Внезапные, надрывающие грудь рыданья не дали ей докончить речи – она повалилась лицом на траву и горько, горько заплакала... Все ее тело судорожно волновалось, затылок так и поднимался у ней... Долго сдержанное горе хлынуло наконец потоком. Виктор постоял над нею, постоял, пожал плечами, повернулся и ушел большими шагами.