Человек на часах

Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, которою командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой офицер, Николай Иванович Миллер (впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был человек с так называемым "гуманным" направлением, которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства.

Н. И. Миллер вскочил в неописанной тревоге и едва мог толком дознаться, в чем именно заключались "беда" и "страшное несчастие".

– Т-о-о-ну!.. Спасите, тону!

Утопавший схватился за приклад, а Постников потянул его за штык и вытащил на берег.

А тот только отпырхивается, а Постникова уже нет: он взял ружье на плечо и опять стал в будку.

Мокрый и дрожащий солдат Постников, разумеется, сейчас же был сменен с поста и, будучи приведен в кордегардию, чистосердечно рассказал Н. И. Миллеру все, что нам известно, и со всеми подробностями, доходившими до того, как инвалидный офицер посадил к себе спасенного утопленника и велел своему кучеру скакать в Адмиралтейскую часть.

Но есть ли возможность скрыть такое происшествие?

Это был уже в начале пятый час утра.

– Гм... Я это знал, что она оставалась пустою. Очень рад, что ее не украли.

Тогда еще не было ни городских телеграфов, ни телефонов, а для спешной передачи приказаний начальства скакали по всем направлениям "сорок тысяч курьеров", о которых сохранится долговечное воспоминание в комедии Гоголя.

– Должен просить дозволить мне доложить вашему превосходительству несколько слов по секрету...

– Виноват, – отвечал спасенный.

– И ты не мог рассмотреть, кто тебя вытащил?

– Православный, ваше превосходительство.

Кокошкин обратился к инвалидному офицеру:

Но офицер не сробел, а, вылупив глаза и выпучив грудь, ответил:

Кокошкин поглядел ему вслед и проговорил:

В кабинете у обер-полицеймейстера остался один Свиньин, на которого Кокошкин сначала посмотрел долгим, пристальным взглядом и потом спросил:

– Вы мне, кажется, что-то прежде иначе говорили.

Миллер изумился и сделал попытку склонить Свиньина к тому, чтобы на общей радости совсем пощадить и простить рядового Постникова, который и без того уже много перестрадал, ожидая в карцере решения того, что ему будет; но Свиньин вспыхнул и даже не дал Миллеру продолжать.