Воскресение - Часть первая - Глава 43

– Я знаю, что вам трудно простить меня, – начал Нехлюдов, но опять остановился, чувствуя, что слезы мешают, – но если нельзя уже поправить прошлого, то я теперь сделаю все, что могу. Скажите...

– Как это вы нашли меня? – не отвечая на его вопрос, спросила она, и глядя и не глядя на него своими косыми глазами.

"Боже мой! Помоги мне. Научи меня, что мне делать!" – говорил себе Нехлюдов, глядя на ее такое изменившееся, дурное теперь лицо.

– Я третьего дня был присяжным, – сказал он, – когда вас судили. Вы не узнали меня?

– Нет, не узнала. Некогда мне было узнавать. Да я и не смотрела, – сказала она.

– Ведь был ребенок? – спросил он и почувствовал, как лицо его покраснело.

– Тогда же, слава Богу, помер, – коротко и злобно ответила она, отворачивая от него взгляд.

– Как же, от чего?

– Я сама больна была, чуть не померла, – сказала она, не поднимая глаз.

– Как же тетушки вас отпустили?

– Кто ж станет горничную с ребенком держать? Как заметили, так и прогнали. Да что говорить, – не помню ничего, все забыла. То все кончено.

– Нет, не кончено. Не могу я так оставить этого. Я хоть теперь хочу искупить свой грех.

– Нечего искупать; что было, то было и прошло, – сказала она, и, чего он никак не ожидал, она вдруг взглянула на него и неприятно, заманчиво и жалостно улыбнулась.

Маслова никак не ожидала увидать его, особенно теперь и здесь, и потому в первую минуту появление его поразило ее и заставило вспомнить о том, чего она не вспоминала никогда. Она в первую минуту вспомнила смутно о том новом, чудном мире чувств и мыслей, который открыт был ей прелестным юношей, любившим ее и любимым ею, и потом об его непонятной жестокости и целом ряде унижений, страданий, которые последовали за этим волшебным счастьем и вытекали из него. И ей сделалось больно. Но, не будучи в силах разобраться в этом, она поступила и теперь, как поступала всегда: отогнала от себя эти воспоминания и постаралась застлать их особенным туманом развратной жизни, так что она сделала и теперь. В первую минуту она соединила теперь сидящего перед ней человека с тем юношей, которого она когда-то любила, но потом, увидав, что это слишком больно, она перестала соединять его с тем. Теперь этот чисто одетый, выхоленный господин с надушенной бородой был для нее не тот Нехлюдов, которого она любила, а только один из тех людей, которые, когда им нужно было, пользовались такими существами, как она, и которыми такие существа, как она, должны были пользоваться как можно для себя выгоднее. И потому она заманчиво улыбнулась ему. Она помолчала, обдумывая, чем бы воспользоваться от него.

– То все кончено, – сказала она. – Теперь вот осудили в каторгу.

И губы ее задрожали, когда она выговорила это страшное слово.

– Я знал, я уверен был, что вы не виноваты, – сказал Нехлюдов.

– Известно, не виновата. Разве я воровка или грабительница. У нас говорят, что все от адвоката, – продолжала она. – Говорят, надо прошение подать. Только дорого, говорят, берут...

– Да, непременно, – сказал Нехлюдов. – Я уже обратился к адвокату.

– Надо не пожалеть денег, хорошего, – сказала она.

– Я все сделаю, что возможно.

Наступило молчание.

– А я хочу вас просить... денег, если можете. Немного... десять рублей, больше не надо, – вдруг сказала она.

– Да, да, – сконфуженно заговорил Нехлюдов и взялся за бумажник.

Она быстро взглянула на смотрителя, который ходил взад и вперед по камере.

– При нем не давайте, а когда он отойдет, а то отберут.