Воскресение - Часть вторая - Глава 7
– Вы, стало быть, отказываетесь, не хотите взять землю? – спросил Нехлюдов, обращаясь к нестарому, с сияющим лицом босому крестьянину в оборванном кафтане, который держал особенно прямо на согнутой левой руке свою разорванную шапку так, как держат солдаты свои шапки, когда по команде снимают их.
– Так точно, – проговорил этот, очевидно еще не освободившийся от гипнотизма солдатства, крестьянин.
– Стало быть, у вас достаточно земли? – сказал Нехлюдов.
– Никак нет-с, – отвечал с искусственно-веселым видом бывший солдат, старательно держа перед собою свою разорванную шапку, как будто предлагая ее всякому желающему воспользоваться ею.
– Ну, все-таки вы обдумывайте то, что я сказал вам, – говорил удивленный Нехлюдов и повторил свое предложение.
– Нам нечего думать: как сказали, так и будет, – сердито проговорил беззубый мрачный старик.
– Я завтра пробуду здесь день, – если передумаете, то пришлите ко мне сказать.
Мужики ничего не ответили.
Так ничего и не мог добиться Нехлюдов и пошел назад в контору.
– А я вам доложу, князь, – сказал приказчик, когда они вернулись домой, – что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке – он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, – мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, – улыбаясь, говорил приказчик, – разговоришься – ума палата, министр, – все обсудит, как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно...
– Так нельзя ли позвать сюда таких самых понятливых крестьян, несколько человек, – сказал Нехлюдов, – я бы им подробно растолковал.
– Это можно, – сказал улыбающийся приказчик.
– Так вот, пожалуйста, позовите к завтрему.
– Это все возможно, на завтра соберу, – сказал приказчик и еще радостнее улыбнулся.
– Ишь ловкий какой! – говорил раскачивающийся на сытой кобыле черный мужик с лохматой, никогда не расчесываемой бородой ехавшему с ним рядом и звеневшему железными путами другому, старому худому мужику в прорванном кафтане.
Мужики ехали в ночное кормить лошадей на большой дороге и тайком в барском лесу.
– Даром землю отдам, только подпишись. Мало они нашего брата околпачивали. Нет, брат, шалишь, нынче мы и сами понимать стали, – добавил он и стал подзывать отбившегося стригуна-жеребенка. – Коняш, коняш! – кричал он, остановив лошадь и оглядываясь назад, но стригун был не назади, а сбоку, – ушел в луга.
– Вишь, повадился, сукин кот, в барские луга, – проговорил черный мужик с лохматой бородой, услыхав треск конского щавеля, по которому с ржанием скакал из росистых, хорошо пахнувших болотом лугов отставший стригун.
– Слышь, зарастают луга, надо будет праздником бабенок послать испольные прополоть, – сказал худой мужик в прорванном кафтане, – а то косы порвешь.
– Подпишись, говорит, – продолжал лохматый мужик свое суждение о речи барина. – Подпишись, он тебя живого проглотит.
– Это как есть, – ответил старый.
И они ничего больше не говорили. Слышен был только топот лошадиных ног по жесткой дороге.