Гамлет - Акт 2 - Сцена 2
Это хорошо, – "полунагую царицу", – это хорошо!
Первый комедиант
"...Полунагую, босиком, тряпицей
Повязана глава, еще недавно
Короною увенчанная; вместо
Одежды – холст обвил худые чресла;
Она по стогнам мечется, слезами
Грозит залить пожар. О, кто б увидел
Ее, тот против беспощадной власти
Фортуны возмутился б! Если б боги
Услышали тот вопль, с каким она
Увидела, как Пирр смеяся рубит
Ее супруга, верно, этот крик
Исторг бы слезы из очей небесных
И зарыдали б жители Олимпа!.."
Полоний
Посмотрите, он побледнел, слезы катятся из глаз... Прошу тебя – довольно!
Гамлет
Хорошо... Ты мне это докончишь потом. Вы, государь мой, позаботьтесь хорошенько о комедиантах. Слышите? Пусть с ними хорошо обходятся. Ведь они – портреты, краткая летопись нашего времени. Вам лучше иметь плохую эпитафию после смерти, чем их плохое мнение при жизни.
Полоний
Ваше высочество, я буду обращаться с ними по их заслугам.
Гамлет
О нет, ради Бога, гораздо лучше! Если с каждым обращаться по заслугам, то кто же избегнет порки? Обращайтесь с ними сообразно своему собственному достоинству и сану. Чем менее они заслуживают, тем более чести вашей щедрости. Проводите их.
Полоний
Пожалуйте, господа!
Гамлет
Отправляйтесь, друзья, за ним. Завтра вы для нас сыграете.
Полоний и комедианты, кроме первого, уходят.
Гамлет.
Послушай, старый приятель, можете ли вы сыграть "Убийство Гонзаго"?
Первый комедиант
Извольте, ваше высочество.
Гамлет
Так завтра вечером мы его поставим. А вы можете, если будет нужно, выучить разговор – двенадцать или шестнадцать строк, который я напишу и вставлю? Можете?
Первый комедиант
Конечно, ваше высочество.
Гамлет.
Прекрасно. Отправляйтесь за этим господином, да смотрите не издевайтесь над ним.
Первый комедиант уходит.
Добрые мои друзья, покидаю вас до вечера. Рад вас видеть в Эльсиноре.
Розенкранц
Будьте здоровы, ваше высочество.
Гамлет
Будьте здоровы.
Розенкранц и Гильденстерн уходят.
Наконец-то я один...
Какой я жалкий и ничтожный раб...
Подумать страшно. Как? Комедиант,
Охваченный порывом страсти ложной
И выдумкой, – весь отдается им,
Дрожит, бледнеет, слезы на глазах
И ужас на лице, – дыханье сперлось
В груди. Он весь под властию порыва
И вымысла... Из-за чего же это?
Из-за Гекубы?
Что он Гекубе? Что она ему?
Что плачет он о ней? О, что б с ним было,
Когда бы он такой призыв для горя
Имел, как я? Он залил бы театр
Слезами, растерзал бы слух от стонов,
Виновных свел с ума и трепетать
Невинных бы заставил, всех потряс бы
И всех увлек и речью, и страданьем!
А я?
Несчастный, вялый негодяй, бездельник,
Я изнываю, неспособный к делу!
Нет сил, чтобы возвысить смело голос
За короля, лишенного так гнусно
Венца и жизни! О, ведь я не трус?
Кто оскорбить меня решится? Череп
Мне раскроит? Клок бороды мне вырвет
И им в лицо швырнет? Кто дернет за нос?
Кто оборвет мне речь словами: ложь!
Кто? О, проклятье!
Да нет, я все, все снес бы, – я, как голубь,
Незлобив сердцем! Я обиды горечь
Не чувствую... Во мне нет вовсе желчи, –
Не то давно бы вороны клевали
Труп этого мерзавца. Кровожадный
Злодей, развратный, вероломный, гнусный!
О, мщение!..
Однако что же я? Осел! Герой!
Мой дорогой отец убит, – и небо
И ад меня зовут всечасно к мести,
А я, как девка, облегчаю груз
Души словами, руганью, – как баба,
Как судомойка!
Фу, стыдно! К делу, мозг мой!.. Слышал я,
Что иногда преступники в театре
Охвачены настолько были пьесой,
Что тут же сознавались в преступленьях
Своих. Убийство немо, – но порою
Оно чудесным органом вещает.