Дурак

В старые годы, при царе Горохе это было: у умных родителей родился сын дурак. Еще когда младенцем Иванушка был, родители дивились: в кого он уродился? Мамочка говорила, что в папочку, папочка – что в мамочку, а наконец подумали и решили: должно быть, в обоих.

Бывают дураки легкие, а этот мудреный. Вон у Милитрисы Кирбитьевны – рукой подать – сын Левка, тоже дурачок. Выбежит босиком на улицу, спустит рукава, на одной ножке скачет, а сам во всю мочь кричит: "Тили-тили, Левку били, би-ми-бими, бом-бум!" Сейчас его изымают, да на замок в холодную: сиди да посиживай! Даже губернатору, когда на ревизию приезжал, Левку показывали, и тот похвалил: "Берегите его, нам дураки нужны!"

– Что́ с тобой, ненаглядный ты наш? сядь, миленький, отдохни!

– Куда ты, голубчик, бегаешь? Не скажешься никому и убежишь!

Услышит мамочка эти слова, так и ахнет.

– Ка́к "украл"? что́ такое "украл"?

– Уймите вы своего дурака! большие он вам неприятности через свою глупость предоставит!

И точно, примется, бывало, папочка дурака усовещивать: "Калач есть собственность" – он как будто и понимает: "Да, папочка!" Но вдруг, в это время, откуда ни возьмись Левка: "Дай, Ваня, калачика!" Он – шмыг, и точно вот слизнул калач с прилавка! Как тут понять: украл он его или не украл?

Но дурак ничего не понял. Почувствовавши, что больно, всплакнул, но не жаловался: "За что?" и не кричал: "Не буду!" Скорее как будто удивился: "Для чего это папочке понадобилось?"

– Ишь занятие нашел! – рассердится мамочка, – дурака дразнит!

– Повертись! повертись! довертишься, что сам дураком сделаешься!

– Сечь его надо, а она разговаривает! разговаривай больше, – дождешься! Кабы ты чаще ему под рубашку заглядывала, давно бы он у нас человеком был!

– Батюшки! да из него Картуш выйдет! – невзвидела света мамочка.

Делать нечего, высекла дурака и мамочка. Но высекла, надо прямо сказать, чуть-чуть, только чтобы наука была. А он встал, сердечный, весь заплаканный, и обнял мамочку.

И сделалось мамочке вдруг так стыдно, так стыдно, что она и сама заплакала.

А папочка тут же стоял и все надеялся, что дурак хоть на этот раз скажет: "Простите, милый папочка, я вперед не буду!" – Однако он так-таки и не сказал.

Дело в том, что папочка был человек справедливый. И дома, и в гостях, и на улице он только об одном твердил: "Всуе законы писать, ежели их не исполнять". У него даже и наружность такая уморительная была, как будто он в одной руке весы держит, а другою – то золотник в чашечку поступков подбавит, то ползолотника в чашечку возмездий подкинет. Поэтому, и принимая во внимание все вышеизложенное, он требовал, чтобы с Иванушкой было поступлено по всей строгости домашнего кодекса.

И он показал мамочке табличку, в которой было изображено:

Но мамочка была мамочка – только и всего. Справедливости она не отрицала, но понимала ее в каком-то первобытном смысле, в каком понимает это слово простой народ, говоря о "справедливом" человеке. Без возмездий, а вроде как бы отпущения. И как ни мало она была в юридическом отношении развита, однако в одну минуту папочку осрамила.

Тем не менее папочка настоял-таки, что дома держать дурака невозможно, а надо отдать его в "заведение".