О воин доблестный, взойди на башню,
Взгляни на поле, расскажи о битве.
Шиллер. Орлеанская дева
Минуты серьезной опасности нередко совпадают с минутами сердечной откровенности. Душевное волнение заставляет нас забыть об осторожности, и мы обнаруживаем такие чувства, которые в более спокойное время постарались бы скрыть, если не в силах вовсе подавить их. Очутившись опять у постели Айвенго, Ревекка сама удивилась той острой радости, которую ощутила при этом, несмотря на всю опасность их положения. Нащупывая его пульс и спрашивая о здоровье, она дотрагивалась до него так нежно и говорила так ласково, что невольно обнаружила гораздо более горячее участие, чем сама того хотела. Голос ее прерывался, и рука дрожала, и только холодный вопрос Айвенго: "Ах, это вы, любезная девица?" – заставил ее прийти в себя и вспомнить, что испытываемое ею чувство никогда не может стать взаимным. Чуть слышный вздох вырвался из ее груди. Однако дальнейшие вопросы о его здоровье она задавала уже тоном спокойной дружбы.
Айвенго поспешил ответить, что чувствует себя прекрасно, гораздо лучше, чем мог ожидать.
– И все благодаря твоему искусству, милая Ревекка! – прибавил он.
"Он назвал меня милой Ревеккой, – подумала про себя девушка, – но таким равнодушным и небрежным тоном, что он не подходит к этому слову. Его боевой конь или охотничья собака для него дороже презренной еврейки!"
– Мой дух страждет, добрая девушка, – продолжал Айвенго, – от тревоги гораздо сильнее, нежели тело мучится от боли. Из того, что при мне говорили здесь мои бывшие сторожа, я догадался, что нахожусь в плену. А если я не ошибаюсь, грубый голос человека, который только что прогнал их отсюда, принадлежит Фрон де Бефу; по-видимому, мы в его замке. Если так, то чем же это может кончиться и каким образом могу я защитить Ровену и моего отца?
"А о еврее и о еврейке он не упоминает, – подумала опять Ревекка. – Да и что ему за дело до нас, и как справедливо наказывает меня бог за то, что я позволила себе так много думать о рыцаре".
Осудив таким образом самое себя, она поспешила сообщить Айвенго все сведения, какие успела собрать. Но их было очень немного. Ревекка сообщила ему, что в замке всем распоряжаются храмовник Буагильбер и барон Фрон де Беф, что снаружи замок осаждают, но кто – неизвестно. Она сказала ему еще, что в настоящую минуту в замке находится христианский священник, который, быть может, знает больше.
– Священник! – радостно воскликнул Айвенго. – Позови его сюда, Ревекка, если можно! Скажи, что больной просит его духовного утешения. Скажи ему что хочешь, только приведи сюда. Должен же я предпринять что-нибудь! Но как я могу действовать, не зная, как обстоит дело?
Согласно этому желанию Айвенго, Ревекка попыталась привести Седрика в комнату раненого рыцаря. Но мы видели, что ей это не удалось из-за вмешательства Урфриды, также подстерегавшей мнимого монаха. Ревекка возвратилась к Айвенго сообщить ему об этом.
Они не успели даже посетовать на свою неудачу и придумать какой-нибудь иной план, как глухой шум, уже давно раздававшийся в замке, превратился в отчаянный грохот и гам.