Что делать? - Глава третья. Замужество и вторая любовь

В первое время замужества Веры Павловны Кирсанов бывал у Лопуховых очень часто, почти что через день, а ближе сказать, почти что каждый день, и скоро, да почти что с первого же дня, стал чрезвычайно дружен с Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он, муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал.

– Что с тобою, Александр?

– Что вы приутихли, Александр Матвеич?

– Так что-то, нашла хандра.

– Это с вами редко случается, Александр Матвеич, – сказала Вера Павловна.

– Без причины даже никогда, – сказал Кирсанов каким-то натянутым тоном.

Через несколько времени, раньше обыкновенного, он встал и ушел, простившись, как всегда, просто.

Дня через два Лопухов сказал Вере Павловне, что заходил к Кирсанову и, как ему показалось, встречен был довольно странно. Кирсанов как будто хотел быть с ним любезен, что было вовсе лишнее между ними. Лопухов, посмотревши на него, сказал прямо:

– Ты, Александр, что-то дуешься; на кого, на меня, что ли?

– Нет.

– На Верочку?

– Нет.

– Так что же с тобою сделалось?

– Нет, ничего; что это тебе показалось?

– Да ты нехорош со мною ныне, натянут, любезен, и видно, что дуешься.

Кирсанов начал расточать уверения, что нисколько, и тем окончательно выказал, что дуется. Потом ему, должно быть, стало стыдно, он сделался прост, хорош, как следует. Лопухов, воспользовавшись тем, что человек пришел в рассудок, спросил опять:

– Ну, Александр, скажи, за что же ты дулся?

– Я не думал дуться, – и опять стал приторен и противен.

Что за чудо? Лопухов не умел вспомнить ничего, чем бы мог оскорбить его, да это и не было возможно при их уважении друг к другу, при горячей дружбе. Вера Павловна тоже очень усердно вспоминала, не она ли чем оскорбила его, и тоже не могла ничего отыскать, и тоже знала, по той же причине, как у мужа, что это невозможно с ее стороны.

Прошло еще два дня; не зайти к Лопуховым четыре дня сряду было делом необыкновенным для Кирсанова. Вера Павловна даже вздумала: здоров ли он? Лопухов зашел посмотреть, не болен ли в самом деле. Какое нездоров! – продолжает дуться. Лопухов приступил к нему настойчиво. Он после долгих отнекиваний начал говорить какой-то нелепый вздор о своих чувствах к Лопухову и к Вере Павловне, что он очень любит и уважает их; но из всего этого следовало, что они к нему невнимательны, о чем, – что хуже всего, – не было, впрочем, никакого намека в его высокопарности. Ясно было, что господин вломился в амбицию. Все это так дико было видеть в человеке, за которого Лопухов считал Кирсанова, что гость сказал хозяину: "Послушай, ведь мы с тобою приятели: ведь это наконец должно быть совестно тебе". Кирсанов с изысканною переносливостью отвечал, что действительно это с его стороны, может быть, мелочность, но что ж делать, если он многим обижался. – "Ну, чем же?" Он начал высчитывать множество случаев, которыми оскорблялся в последнее время, все в таком роде: "Ты сказал, что чем светлее у человека волосы, тем ближе он к бесцветности. Вера Павловна сказала, что ныне чай вздорожал. Это колкость на мой цвет волос. Это намек, что я вас объедаю". У Лопухова опустились руки: помешался человек на амбиционности или, вернее сказать, просто стал дураком и пошляком.