Что делать? - Глава третья. Замужество и вторая любовь

– Да, еще новая. Ко мне приходила какая-то женщина, с таким очаровательным голосом, гораздо лучше Бозио, а какие руки у нее! Ах, какая дивная красота! Только руку я и видела: сама она пряталась за пологом, мне снилось, что у моей постели, – за то же я ее и бросила, что на ней это приснилось, – что у ней есть полог и что гостья прячется за ним; но какая дивная рука, мой милый! и она пела про любовь и подсказывала мне, что такое любовь. Теперь я поняла, мой милый. Какая была я глупенькая, я не понимала, ведь была девочка, глупенькая девочка?

– Моя милая, ангел мой, всему своя пора. И то, как мы прежде жили с тобою, – любовь; и то, как теперь живем, – любовь; одним нужна одна, другим – другая любовь; тебе прежде было довольно одной, теперь нужна другая. Да, ты теперь стала женщиной, мой друг, и что прежде было не нужно тебе, стало нужно теперь.

Проходит неделя, две. Вера Павловна нежится; в своей комнате бывает она теперь только когда мужа нет дома или когда он работает, – да нет, и когда работает, она часто сидит у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать? Но ведь таких работ у каждого мало, большая часть и ученой работы – чисто механическая; поэтому три четверти времени он видит подле себя жену, и порою они приласкают друг друга. Только одно изобретение было нужно: купить другой диван, поменьше мужнина. И вот Вера Павловна после обеда нежится на своем диванчике; у диванчика сидит муж и любуется на нее.

– Милый мой, зачем ты целуешь мои руки? ведь я этого не люблю.

– Да? я и забыл, что обижаю тебя, ну, и буду обижать.

– Миленький мой, ты во второй раз избавляешь меня: спас меня от злых людей, спас меня от себя самой! Ласкай меня, мой милый, ласкай меня!

Проходит месяц. Вера Павловна нежится после обеда на своем широком, маленьком, мягком диванчике в комнате своей и мужа, то есть в кабинете мужа. Он присел на диванчик, а она обняла его, прилегла головой к его груди, но она задумывается; он целует ее, но не проходит задумчивость ее, и на глазах чуть ли не готовы навернуться слезы.

– Верочка, милая моя, что ты задумчива?

Вера Павловна плачет и молчит. Нет, она утерла слезы.

– Нет, не ласкай, мой милый! Довольно. Благодарю тебя! – и она так кротко и искренно смотрит на него. – Благодарю тебя, ты так добр ко мне.

– Добр, Верочка? Что это, как это?

– Добр, мой милый; ты добрый.

Проходит два дня. Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится, а только лежит и думает, и лежит она в своей комнате, на своей кроватке. Муж сидит подле нее, обнял ее, тоже думает.

"Да, это не то. Во мне нет того", – думает Лопухов.

"Какой он добрый, какая я неблагодарная!" – думает Вера Павловна.

Вот что они думают.

Она говорит:

– Мой милый, иди к себе, занимайся или отдохни, – и хочет сказать и умеет сказать эти слова простым, не унылым тоном.

– Зачем же, Верочка, ты гонишь меня? мне и здесь хорошо, – и хочет и умеет сказать эти слова простым, веселым тоном.

– Нет, иди, мой милый. Ты довольно делаешь для меня. Иди отдохни.

Он целует ее, и она забывает свои мысли, и ей опять так сладко и легко дышать.

– Благодарю тебя, мой милый, – говорит она.